– Где это – здесь?

– Не с тобой.

– Что?! – Он окинул меня взглядом с ног до головы, задержавшись на просвечивающем бюстгальтере и непарных шлепанцах. – Женевьева, что происходит?

Он, наверно, спрашивал себя, не сошла ли я с ума, и мне на секунду подумалось, что он, возможно, прав.

– Я знаю, это немного неожиданно…

– Немного?

– Ладно, очень неожиданно, но… – Я не могла сказать ему об озарении. Он, скорее всего, сдал бы меня в психушку и, главное, все равно не поверил бы в мою решимость. – Я много думала, Фло, и… когда мы только вдвоем, я еще могу верить, что…

– А, так это твои друзья, да? Твои друзья убедили тебя, что… – Он выругался по-немецки и добавил что-то, не вполне понятное мне, но крайне нелицеприятное в отношении моих друзей.

– Это не мои друзья, – сказала я. – Я способна сама за себя решать, ты не знал?

Он склонил голову набок, по-прежнему пристально глядя на меня, и я прочла в его голубых глазах, что он мне не верит.

– Ты не считаешь, что я способна сама за себя решать, да?

– Я этого не говорил.

– Ты думаешь, во мне нет стержня, думаешь, я решила, что не люблю тебя, потому что мои друзья меня в этом убедили.

– Я этого не говорил. Но ты не можешь утверждать, что твои друзья меня обожают.

– Нет, мои друзья тебя не обожают. Но это я ухожу. Это я поняла, что совершила ошибку, когда вернулась. И это я пришла к тебе попросить прощения. Мне не надо было возвращаться.

Флориан обхватил голову руками и сделал несколько шагов по лобби, бормоча по-немецки что-то, как мне показалось, означавшее: «Это невозможно, я не могу поверить, что это случилось».

– Ладно, чего ты хочешь? – спросил он, снова подойдя ко мне. – Хочешь, чтобы я извинился? Я не попросил прощения, в этом дело? Хочешь, чтобы я встал на колени?

– Нет! Нет, вовсе не хочу!

Я сочла за лучшее не признаваться ему, как этого желала.

– Дело не в тебе, Флориан. Дело во мне.

Не удержавшись, я закатила глаза и обескураженно вздохнула. После Гензбура – «дело не в тебе, дело во мне». Худшая реплика за всю историю разрывов? Я хотела что-то добавить, но и на этот раз поняла, что все правда. Дело было не во Флориане. Не в этом сложном и требовательном человеке, которого я глубоко любила и все еще продолжала любить, но совсем по-другому. Дело было во мне. Я больше не была прежней, меня изменило горе, самоанализ и любовь другого мужчины.

– Я должен был извиниться, – сказал Флориан и взял мое лицо в ладони. – Женевьева… Я должен был… даже не за то горе, которое тебе причинил, но если я заставил тебя усомниться в себе, если…

– Нет, нет, нет! – Я взяла его руки и отняла их от моих щек. – Нет, Флориан, я не хочу, чтобы ты извинялся, это…

Я не хотела говорить ему, что уже слишком поздно, – это было бы жестоко и ни к чему. Но было действительно поздно, поздно на месяцы, может быть, на годы. И мне не нужны были его извинения, они больше не имели значения для меня.

– Есть кто-то другой? – спросил Флориан.

Вот. Вопрос вопросов. Я посмотрела на него, прикидывая, не лучше ли будет и для него, и для меня солгать ему.

– Да, – ответила я наконец. – Или – может быть. Я не знаю. Но я все равно ухожу, Флориан.

– Ты что, мстишь?

– Да брось ты…

– Но… – Он нервно вскинул руки, выражая свое раздражение, и я чуть не рассмеялась. – Но что произошло? Между вчерашним вечером и сегодняшним днем? Что…

– Ich sah das Licht, – сказала я. – Я увидела свет.

Флориан смотрел на меня, как на сумасшедшую. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, потом передумал и протянул ко мне руку.

– Я люблю тебя.

Я смотрела в его большие светлые глаза, на его лицо и плечи – смотрела и видела все, что и я любила в нем, все, что мы пережили вместе. Я так его любила! Я чуть не плакала, потому что этой любви больше не было, и нет ничего печальнее на свете, чем конец любви.

– Я люблю тебя, – повторил Флориан.

– А я тебя нет, – ответила я, и мой голос слегка дрогнул. Я отступила на шаг. – Я пойду.

– Что, вот так просто? Сказала мне это – и уйдешь?

– Больше сказать нечего, Флориан.

Да, действительно, нечего больше сказать после «я тебя не люблю».

Я махнула рукой, попыталась улыбнуться и пошла к дверям в своих непарных шлепанцах. Я чувствовала себя ужасно жестокой, как будто прибила щенка и бросила его умирать, но что я могла сделать? Даже пожелание типа «береги себя» лишь добавило бы сцене патетики. Я услышала, как он произнес мое имя, и, не оглянувшись, вышла в летнюю духоту. К счастью, перед офисом Флориана была стоянка такси, и я прыгнула в машину. Я дала шоферу адрес Максима и в последний раз оглянулась на лобби, где уже не видела Флориана.

– Все в порядке, мадам? – спросил шофер, увидев мои слезы.

– Да. Спасибо. Все в порядке.

И правда, все было в порядке. Мне было грустно, но я освободилась и больше не боялась встречи с Максимом. Шестой час, скоро он вернется к себе, чтобы собрать чемодан. Я поговорю с ним. Буду с ним искренней. И поскольку с Флорианом мне это удалось, я была почти спокойна. Даже безмятежна, если безмятежность вообще была в моем характере. Я подумала было позвонить Катрин и Никола, но не стала доставать телефон и посмотрела в окно. Облака рассеялись, и золотистый свет заливал большие деревья в парке, вдоль которого мы ехали.

Максим еще не вернулся. Я могла пойти ему навстречу в бар Нико, но общественное место, на мой взгляд, мало подходило для неуклюжего признания в любви, в котором грозило неоднократно прозвучать слово «озарение». Поэтому я села у дверей, и, конечно, тут же нарисовалась толстуха-португалка, волоча за собой корзину, полную снеди.

– А! Алло, красавица! – весело приветствовала она меня.

«Вы не могли бы хоть немного удивиться, что чокнутая, которая шпионила за вашим соседом, все еще здесь?» – захотелось мне спросить, но я только вежливо улыбнулась.

– Хочешь подняться? Я не знаю, вернулся ли Максим…

– Нет, нет, я посижу…

– Как хочешь, красавица, как хочешь.

Я испугалась, что она спросит, куда девалась ее колбаса, но она уже открыла дверь, мимоходом похлопав меня по щеке с явным удовольствием. Ее корзина весила, на вид, целую тонну, и я собралась предложить помощь, но тут услышала с улицы хорошо знакомый голос:

– Мадам Перрейра! Подождите! Я вам помогу…

Я обернулась. Максим шел ко мне, Максим, которого я не видела несколько недель, и я ощутила сильный и восхитительный толчок в сердце.