— Хотя бы деньги возьми. Для дочки. У неё же всё-таки отец есть… Тут сто цейхов, на полгода хватит. Или тебе неприятно, что это мои деньги? Ну не могу я смотреть, как ты влачишь убогое существование, моя полы в трактирах!

Я не отказалась, взяла. Не собираюсь изображать гордую.

Задумчиво склонив голову, норн смотрел на Сагару., а она смотрела на него. Настороженно так, ещё не понимая, стоит ли плакать.

— Она на тебя похожа, — наконец произнёс виконт. — Сколько ей, как ты её назвала?

— Полгода. Сагарой. Сагара, смотри, это твой папа, — я взяла дочку на руки и начала баюкать.

— Сагара, — задумчиво повторил норн. — Дай её мне. Я не уроню, просто…

Я и без объяснений поняла и протянула ему девочку.

Сагара скорчила плаксивую гримасу: конечно, незнакомый человек, пахнет непривычно, неприятно, потому как с дороги. Захныкала, но потом замолчала. Её внимание привлёк медальон на шее отца. Она так забавно на него таращилась.

Прошло несколько минут, во время которых виконт сосредоточенно рассматривал девочку, а потом, наклонившись, поцеловал в лоб. Не ожидала от него проявление такой любви к дочери.

Видя, что Сагара засыпает и уже не держит головку, забрала её и уложила в кроватку. Не желая будить дочку, пригласила норна выйти в соседнюю комнату.

Разговор не клеился. Я пыталась расспрашивать о событиях прошедшего года — виконт отвечал односложно, думая о чём-то своём.

— Я не хочу уходить, — наконец, прервав меня, с горечью произнёс он. — Пара часов с тобой — это так мало. Но благодарение судьбе хотя бы за них.

Его пальцы вновь сжали мои и поднесли к груди, затем перевернули ладонь и начали изучать каждый бугорок.

— Вы где остановились? Или прямо с дороги?

— Так, в одной гостинице. Раш в предгорьях устроился, чтобы местных не пугать. Не жалуют они нас, — усмехнулся виконт. — Так что в Дартаге пришлось купить лошадь. Хочешь, я тебе её оставлю?

— Зачем мне лошадь? — удивилась я, прикрывая дверь, чтобы свет не мешал Сагаре.

— Ты же наверняка в Кевар захочешь съездить — пригодится. Не беспокойся, я вам нищенствовать не позволю, регулярно буду деньги посылать. Возьмёшь или брезгливо выбросишь?

— Если суммы будут разумны, возьму. Если слишком велики, верну излишки.

— Ты, оказывается, тоже гордая, — уголками губ улыбнулся виконт. Он этой улыбки веяло горечью.

— Оказывается, — подтвердила я. — Впрочем, всегда была такой.

— А я тебя будто в первый раз вижу…

Он так изменился. Нет, не только внешне, — это-то пройдёт, когда успокоится и отдохнёт — а внутренне. Куда делась гордость, самоуверенность, чувство превосходства? Никогда бы не подумала, что этот год так его сломит. Год одиночества. Даже жалко стало. Ведь, если разобраться, виконт не злой, просто родился араргцем до мозга костей. Чужим, который не способен понимать других, но отчаянно пытался насильно сделать счастливым фантом в своей голове. Только забыл, что я живая.

Не спорю, многие выбрали бы иной путь, согласились играть по чужим правилам за иллюзию счастья, и рабский ошейник бы не жал. Тёплая постель, «золотая клетка», сытая жизнь, расписанная до смерти судьба. А то, что любой прохожий на улице тебя презирает, — такие мелочи! Можно из дома и вовсе не выходить, только сопровождать хозяина на приёмы, показывать там фокусы, развлекая гостей.

И всё же я и подумать не могла, что чувства хозяина так сильны. Следовало, конечно, догадаться. По его ревности, страхам, ожерелью, тому, что посадил рядом супругой на праздновании своего дня рождения, тому, как обрушился на Шоанеза, поведению до и после военной компании…

И эта история с каплями… Какая же я идиотка, слёзы имеют значение только для того, кто тебя любит!

— Спокойной ночи, — предавшись воспоминаниям, не заметила, как он подошёл к двери. — Уже поздно, а тебе рано вставать. Не стану лишать тебя отдыха.

Я сделала шаг к нему:

— Вы же не хотели уходить, мой норн.

— Зато ты не желаешь, чтобы я остался. Твоё право. Упрашивать не буду. Завтра, пожалуйста, зайди ко мне в гостиницу «Золотая звезда». Если нужно, прожду весь день.

Я кивнула, даже не спросив, зачем. По привычке.

Виконт снова коснулся ладонью моего лица. На этот раз не отстранилась.

Мне было жаль его, хотелось сделать что-то приятное. Но и дарить ложную надежду не желала.

Он притянул к себе, уткнулся лицом в волосы и замер.

Я дотронулась до выбившихся из узла на затылке прядей, погладила по напряжённой шее, чувствуя, как медленно расслабляются мышцы под моими пальцами. Что ж, пора вспомнить успокоительный массаж. Он ведь никогда в своей слабости не признается, к врачу не обратится, а ведь всё это оставляет след на здоровье. Не хочу, чтобы Рагнар рос сиротой.

Он зовёт меня в Арарг, но я не вернусь, хотя знаю, что там меня будут холить и лелеять. По-своему.

Виконт понял голову и посмотрел мне в глаза. Пристально, как любила смотреть его дочь.

— Помнится, когда-то я говорил, что твоим душевным качествам могли бы позавидовать многие араргки. Одно из них сочувствие. Только жалость оскорбительна, Змейка.

— Араргским военным с детства вдалбливают эту истину?

Я убрала руки.

— Причём тут это! — раздражённо ответил он, тоже отпустив меня. — Я совсем о другом. О том, что унизительно, и чего я не приемлю.

— Это сочувствие, мой норн, и ничего гадкого в этом нет.

Хотела объяснить, чтобы он понял, но не находила слов.

— Я тебя действительно люблю и действительно хочу, чтобы ты носила мою фамилию, — прошептал норн. — Да, гордость, да, тщеславие, но ты важнее. Небесные заступники, я уже успел забыть, какая ты красивая! И изменилась, уже не девочка.

Вопреки ожиданиям, он отпустил меня. Видимо, выглядела я слишком озадаченной, потому что виконт счёл нужным пояснить своё поведение, правда, всего одной фразой:

— Тебе неприятно.

Не вопрос, а утверждение. Даже обидно стало, что он опять всё за меня решает: что я думаю, что я чувствую. Но промолчала, пошла провожать его.

Попросила подарить что-нибудь Рагнару от моего имени.

— Значит, не приедешь? — погрустнел норн. — Ты была бы для сына лучшим подарком. Завтра зайди, пожалуйста, нам нужно поговорить, многое обсудить.

На прощание он склонился над моей рукой, а потом, поддавшись эмоциям, приник к губам. Поцелуи переместились на шею. Руки гладили, но не позволяли себе лишнего. Только волосы распустил: нравилось ему перебирать пряди.

— Хорошо, вы ночуете здесь, — аккуратно высвободившись, сдалась. — Сейчас я вам постелю, только дочку проведаю: вдруг проснулась. Располагайтесь. Понимаю, что по сравнению с вашим особняком это лачуга, но другого дома у меня нет.