Буржуазия обязана своим торжеством революции, но, однажды возвысившись, революционный класс стал противником революций: иначе собственное торжество будет недолгим. Марсель Дюшан, единожды пририсовав усы Джоконде, настаивал, чтобы впредь ввели мораторий на пародии, иначе к его усатой Джоконде пририсуют еще что-то, пародия перестанет быть уникальным произведением искусства. Высмеяв мещанина во дворянстве, не желают смеяться над мещанином в мещанстве; Маяковский в комедии «Клоп» изобразил тот же тип, что и Домье: мещанина, желающего утвердить мещанство как апофеоз демократии, то есть мещанина в кубе. Нет горшей обиды для демократа, нежели утверждение, что существует нечто более значительное, нежели права мещан, – схожим аргументом демократ был вооружен против абсолютизма, но применять такой аргумент к себе самому не желает. Стало трюизмом противопоставление «хорошей» Февральской революции – «плохой» Октябрьской; революция должна вовремя остановиться, сатире не следует быть бесконечной. Беспокойство и Дюшана, и буржуазии, и «клопа» понятно: революцию нельзя свергать новой революцией, если не зафиксировать изменение как норму, тогда нормой станет изменение, и значит, нет твердой рыночной стоимости. Следует помнить, что «права» и «рынок» в тесной связи, протест хорош один раз; Домье нарушает конвенцию и сознает, что попадает в ловушку: нельзя иронизировать над системой, которую представляешь. Есть у него такая карикатура: самодовольный «клоп» демонстрирует жене свой бюст, творение художника. Подобный бюст мог слепить сам Домье: он вылепил портреты депутатов парламента. Подпись под карикатурой гласит «Да, это я, это мой профиль. Но жаль, что художник забыл изобразить мои очки и стоячий воротничок». Мещанин в демократии подозревает, что чего-то недостает до подлинного величия мещанства, вероятно, это отсутствие воротничка.

Луи Денуайе в «Шаривари», опубликованной в январе 1832 г., описывает, как Домье лепил эти бюсты. (Сеголен Ле Мен приводит отрывок из статьи, цитата из ее монографии): «Раздобудьте кусочек глины. Берете кусок глины, размачиваете, разминаете. Затем кладете глину на ровную поверхность и раскатываете ладонью, как делают кондитеры. Затем вытягиваете ножки, ручки и, наконец, вы плюете сверху на этот продукт – вы создали подобие вождя. Затем ставите этот шмат грязи (глины. – М.К.) на стол, сжимаете кулак, поднимаете кулак и – бац!.. даете кулаку упасть, как следовало бы сделать и в реальности. И вот голова вождя готова. Поражает сходством: вот он, этот расплющенный, сморщенный, плоский, как монета, лидер общества. Остается провести морщины ему на челе, намазать глину яичным желтком, подрумянить как следует, прежде чем положить лидера общества на каминную полку между двумя флаконами с одеколоном…»

«По просьбе издателя Филиппона, которому пришла мысль изготовить серию портретов-шаржей, этакий оркестр, – пишет Ле Мен, – Домье приступает к моделированию “макетов”, предназначенных находиться в витрине. Бюсты должны служить моделью всем рисовальщикам команды “Шаривари” при создании карикатур на политиков».

Надо сказать, что реальный облик депутатов сохранился в дагерротипах: весьма обаятельные господа. Даже Тьер, от природы нескладный, с большой головой и маленькими ножками, «карлик-чудовище», не столь уродлив, как его изображение. Сеголен Ле Мен характеризует бюсты, выполненные Домье, как «литографическую и графическую матрицу», то есть Домье фиксирует суждение, необходимое для карикатуры. Важнее то, что, помимо графической матрицы, Домье создает матрицу демократии.

Парк бюстов депутатов Июльского парламента резонно соотнести с групповыми портретами гильдий (врачей, стрелков и т. п.), возникших в Голландской республике в XVII в.; тем более что это обобщенный портрет Демократии. Представлен пестрый набор личностей, ведь демократия – это набор разных мнений, но получился согласный ряд посредственностей; рознятся персонажи степенью уродства. Эффект идентичности в мнимом различии – наиболее точная характеристика демократии. Депутаты Июльского парламента: Жан Лаффит, Казимир Перье, де Дье Сульт, Жерар, Маре, Мортье, Тьер – имена председателей парламента мелькают, как сегодня мелькают имена демократических радетелей за социальную справедливость. Сначала кажется, что смена демократов, стоящих у руля правительства, отражает живость правового сознания. Затем понимаешь, что депутаты мельтешат, как марионетки в театре. Демократия, так, как ее увидел Домье, есть кукольный спектакль на тему гражданских прав. Домье говорящих кукол представил потомкам. Римские портреты или портреты голландских ремесленников создавались, чтобы запечатлеть индивидуальный характер; Домье лепит мнимости, лепит отсутствие характера – но варианты изворотливости и мошенничества. Спустя двести лет после Июльского парламента во Франции – мы знаем: народные избранники – прохвосты, никакой «воли народа» не существует в принципе, есть игра марионеток, затеянная ради наживы. Об этом предупреждали и Аристотель, и Платон; греческая и римская демократии закончились гражданскими войнами и тираниями; демократия недолговечна, это было сказано Макиавелли в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия»; но ведь людям свойственно надеяться. И потом: возможно, Макиавелли и Платон не видели хорошей демократии, а такая должна бы существовать. Ведь и Сен-Симон, и Филиппо Буонарроти втолковывают, что требуется «снять вину с провидения за долгое господство тирании»; правда, звучит их рецепт абстрактно. «Заговор во имя равенства» Буонарроти (надо полагать Домье знает настольную книгу республиканцев) объясняет: демократии разваливаются ввиду противоположности интересов и недостатка решимости. Но «объединить интересы» получается лишь по финансовым вопросам. Буонарроти на примере гибели революции 1789 г. показывает, как «друзья народа» объединяются с бывшими аристократами, примкнувшими к движению, ради общих концессий, торговых предприятий. Буонарроти выделяет характерную деталь: любой критик демократии, тот, кто замечал альянс аристократии с «друзьями народа» и заявлял об этом, немедленно был объявлен «анархистом». На глазах у Домье «демократию» провозглашают четыре раза: в 1789, в 1830, в 1848, в 1871 гг. – и всякий раз эксперимент оборачивается властью богатых и расстрелами бедных. Когда Домье лепил бюсты, был еще 1832 г., но председателя правительства, образованного в 1830 г., уже успели сменить четыре раза. Всякий, уходящий в отставку, уходил, как сказали бы сейчас, «на повышение» – в состоятельную финансовую компанию, в торговлю тканями, в сбыт колониальных товаров. У всякого избранника народа стремительно обнаруживался финансовый интерес: основывали банки и концессии, занимались спекуляциями. Домье часто рисовал депутата с огромным носом-пилой; на одном из рисунков финансовый гений своим страшным носом буквально пилит товары – популярное в наши дни выражение «пилить бюджет» Домье предвидел.

Оркестр глиняных депутатов Июльского парламента напоминает терракотовой структурой и наивными характеристиками фаюмский портрет, надгробные изображения Египта. Выбрав терракотовое воплощение для ликов депутатов, создав фаюмский портрет XIX века, Домье тем самым создал надгробье демократии.

В 1834 г., после того как он слепил бюсты всех депутатов, Домье выполняет литографию «Законодательное чрево», которая могла бы служить иллюстрацией к дантовскому Аду: члены парламента июльской монархии расположены ярусами, как это и бывает в больших залах, где ряды заседающих расположены один над другим. Слега скругленные, эти ряды напоминают сферические круги Ада в дантовской «Комедии», и оттого гротескные физиономии депутатов ассоциируются с рожами чертей. Это инфернальное собрание призвано составлять законы страны, и сегодняшние зрители, знакомые с деятельностью парламентов (не всегда неподкупных), могут узнать в подхалимах, ворах, спекулянтах, лжецах и подлецах – тех, кого приводит к власти демократия. Чтобы не осталось и последних сомнений по поводу демократии, Домье рисует в 1835 г. литографию «Действительно, стоило жертвовать собой!». Литография изображает кладбище на пригорке; из-под могильной плиты выглядывают двое, заживо закопанных, а третий, калека, с перевязанной головой, еще не в яме и может глядеть по сторонам. И он видит, как за оградой кладбища бурлит сытая буржуазная жизнь. Над могильной плитой воздвигнут небольшой обелиск и в землю вбит крест. На обелиске и на кресте надпись: «Свобода умерла». И дата «1830 год». Это тот самый год, коим помечено мажорное полотно Делакруа «Свобода ведет народ», тот самый год, когда на трон усилиями либеральных буржуа возведен король-гражданин Луи-Филипп. В 1830–1835 гг. формируется отношение Домье к демократии. Большой ошибкой было бы числить парижского литографа – борцом за демократию, ведь звание «демократ» уже отдано Тьеру.