После службы ходил к Антошке. Городские власти, у которых уже успела побывать его бабка, обещают им помощь. Но пока для стариков самая большая радость — восстановленные коммуникации. Пошла вода, без которой им было так тяжко, дали свет, вот-вот включат газ. Просидел с малышом допоздна, пока его не уложили спать. Маленький бедолага все вспоминает свою маму, спрашивает, где она. Всякий раз, как я что-нибудь придумываю и отговариваюсь, прошу его еще подождать, становится муторно и холодно на душе. И надо владеть собой, нельзя этого ребенку показать…

Вернулся в гостиницу — и сразу офигел. Чертяка Серж опять сорвался. Они с Жоржем, пока ловили стрелка, выпустившего очередь по гостинице, нашли на берегу несколько кустов конопли. И вот дождались, собрали пыльцу, скатали в шарики, перемешали с табаком и накурились в дым. Сидят на лавке под стеной и хихикают. Видя их добродушно-идиотское состояние, не мог удержаться, сел рядом высказать, что я об этом думаю. Когда еще представится такой случай? Я матерился на чем свет стоит, а они хихикали. Затем начали нежно хрюкать, как два встретившихся после долгой разлуки поросенка. Боже! И это чудовище послали сюда командовать взводом, который должен нас защищать! Устав ругаться, ради интереса согласился попробовать их зелье. Запашок, надо сказать, препротивный. А потом раза два затянулся — и вдруг вспыхнули, разгорелись над головой звезды. Как искры, полетели вниз метеоры. Совсем как два года назад, в полях под Кагулом. Такое же чистое ночное небо продолжало висеть над землей, на которой за эти два года наворотили столько, что за сто лет не забыть и не отмолить. Долго, наверное, так просидел. Уже прохлада пробирать стала. Поднялся в гостиницу, и вновь возник во рту противный до тошноты привкус шмали. Чтобы избавиться от него, проблевался и пошел в душ. Ну и гадость же эта их заливная рыба…

Вскоре на одном из дежурств поступило сообщение об обнаружении в городе склада боеприпасов. Я сразу телефон за трубку хвать! Кручу диск, а в трубке глухо, как в танке. Сержевы негодяи не отвечают! Чтоб им повылазило! Пришлось ехать без оговоренного ранее оповещения, только с Семзенисом, молдавскими операми и усиленной командой миротворцев.

Когда приехали по адресу, нам поначалу не открыли. Баба из-за двери долго переспрашивала, кто это к ним и зачем. Все почуяли — оно! И тихо расклеились вокруг по стенам. Потом, во избежание эксцессов, женщины, находившиеся в квартире, все же отворили. Показали, где что лежит, и сказали, что сейчас придет хозяин оружия. Осматриваем. Действительно целый склад! Цинки с патронами, гранаты. Бронежилеты. А это что завернуто? Ряды тускло отсвечивающих боками чем-то похожих на радиолампы гранат к агээсу… Мать честная, ну как же за этого мудака Достоевского обидно! Проспать столько жратвы для «Мулинекса»!

— Витовт, — зову я, — иди сюда, будем считать! — И на правах следователя тут же приказываю операм опрашивать женщин, а миротворцам приготовиться ждать гостей.

Их шестьдесят. Целых шестьдесят гранат! На корточках передо мной, закрывая своей спиной часть разложенного на полу арсенала и мои руки, сидит Семзенис. Быстро оглядываюсь, всех ли разогнал. Никто не смотрит! Отделяю часть и распихиваю их по две-три штуки себе и Витовту в карманы. Пригождается и враз раздувшаяся папка для бумаг.

— Сорок шесть штук! — уверенным голосом объявляю итог.

Тут появляется хозяин арсенала — молодой парень с военной выправкой. Он ничего не отрицает. Спокойно и уверенно отвечает, что в военное время боеприпасы — это необходимость. И до сих пор их просто некому было сдать. Бабы, что ли, в комендатуру пойдут? А он сам только вчера вернулся из Тирасполя. В разговоре с ним выясняется, что он — из Бендерского батальона. После окружения в восьмой школе и исчезновения комбата на все офицерские должности в батальоне назначили исполняющих обязанности и в конце июля вывели батальон в Парканы, а затем погнали на полигон под Тирасполем. Там все оставшееся вооружение и технику они сдали тираспольским гвардейцам, после чего какое-то время помаялись на казарменном положении в парканской школе. Затем бендерские гвардейцы были просто распущены по домам. К первому сентября им, как школьникам, велено явиться в Тирасполь к Красным казармам. Никого из командиров создаваемой отдельной мотострелковой бригады вооруженных сил ПМР они в глаза не видели. Что дальше будет с батальоном — непонятно. Возможно, после позорного разоружения и неприятных бесед с эмгэбэшниками и офицерами бергмановской комендатуры, собиравшими любую грязь на комбата, вернутся не все. Не будет уже прежнего батальона…

Нда-а… Вот так у нас формируется бригада, созданная приказом Кицака еще шестнадцатого июля… Спору нет, наши тираспольские политики молодцы, что в конце концов заручились мощной поддержкой России. Но зачем же так поступать со своей собственной армией? На других надейся, но и сам не плошай! Однако личные счеты, припрятывание своих ошибок и подленьких интриг, похоже, важнее… Все ясно. Не задаваясь лишними вопросами, строчу с его слов объяснение, подгоняя имеющиеся факты под добровольную сдачу оружия и освобождение от ответственности. По букве закона я не прав, но меня это совсем не мучает. Отказавшись от задержания бывшего гвардейца, едем обратно в комендатуру. Там волчком вьется Серж. Ему уже донесли, какой выезд он проспал. Жаба давит его, пригнав сюда из гостиницы. Рулит следом за мной в кабинет.

— Подумать только! Прохлопать столько гранат!

— Где ж ты был со своим обещанным дежурством на телефоне?

— Я? Да я не могу быть сразу везде!

— Плохо воспитываешь, командир, своих подчиненных. Рано пошел на повышение!

— Сам ты кто?! Что вы без меня, менты, можете сделать?!

— Семзенис! Покажем ему, что мы без него можем! А ну запри дверь!

Затем выкладываем на стол плоды ловкости моих рук. Достоевский, щелкнув было клювом, делает вид, что не удивлен.

— Так ты следователь или вор?!

— Хамишь, взводный! Не вор. По трудовому соглашению с начальством — я следователь. А по договору с тобой — помнишь, был такой — снабженец! А ты, коли обязан быть нашей защитой, живо принимай на учет доставленное!

Во второй половине этого же дня выезжаем в микрорайон Ленинский по очередному сообщению о разграбленной квартире. Квартир разворованных в городе столько, что десять лет писать — не описать. Спасибо, лишь несколько человек из каждой сотни пострадавших обращаются с подобными заявлениями, не понимая, что это бесполезно. Единичные мародеры будут найдены и сядут, но даже малую толику награбленного уже не вернуть.

Подъезжаем к адресу. Это панельная девятиэтажка в глубоком мулячьем тылу. Пострадавшая квартира находится на первом этаже, вход в нее свободен, входная дверь не заперта, а просто прикрыта. Заходим — и я балдею, до какой степени это все напоминает нашу предпоследнюю штаб-квартиру. Такое же обилие частично загаженных тарелок и сервизов, аналогичная планировка комнат и почти так же расставлена по ним мебель. Здесь тоже есть книжный шкаф, только книги в нем другие. И в дальней комнате разбито окно. Подхожу к нему, выглядываю и сам себе улыбаюсь. Внизу, на земле, валяются доски — самодельные сходни.