– Если ментеше заключат мир или если один из них окончательно победит... – начал Грас.

Птероклс кивнул, отлично улавливая его мысль.

– Если это случится, Низвергнутый сможет снова обратить свой взор сюда.

Король вздохнул.

– Страшно думать, что мы зависим от борьбы между нашими врагами.

И волшебник поспешил его успокоить.

– Но поскольку она идет, нам надо бы извлечь из этого больше пользы.

Мысли Граса вернулись к Нишеватцу.

– Я не думаю, что нам удастся уморить их голодом раньше, чем мы сами станем испытывать недостаток продовольствия. Если мы хотим получить Нишеватц, надо взять его. Я попытаюсь сделать это. Но мне нужен туман, чтобы мои люди прошли к стенам незаметно.

– Если бы это было в моих силах, я бы вам его дал. – Птероклс покачал головой. – Но, увы, мне остается только надеяться вместе с вами, что он скоро придет.

– Раньше здесь были одни туманы, – сказал Грас – Теперь, когда они мне нужны, стоит такая погода, которой не постеснялся бы и Аворнис. Лучшая погода, какую я когда-либо видел в стране черногорцев, клянусь богами, – лучшая и... худшая.

Боги могут дать вам туман, если они захотят.

– Да. Если они захотят.

Если Низвергнутый имел власть над ветром и погодой, боги на небесах, несомненно, тоже ее имели. «Дайте, – подумал Грас, обращаясь к ним. Это не было молитвой, больше похоже на раздраженное подталкивание к действию: – Вы же можете сделать жизнь Низвергнутого труднее».

Слушали ли они? Грас рассмеялся. Откуда он мог знать? Он был всего лишь человек. Но боги могли делать что захотят. Олор мог взять шесть жен, и Квила не рассердилась. Если это не было чудом, тогда Грас просто не понимал, что такое чудо.

Если бы он не верил в силу богов, какая другая оставалась сила, чтобы верить? Сила Низвергнутого.

– Туман, – произнес Грас – Нам нужен туман.

Туман наполнил улицы столицы; он клубился над рекой, бесшумно скользил по стенам, замедлял передвижение людей. Тишина поразила Ланиуса. Поглощал ли густой туман звуки, или так тихо было потому, что люди не хотели выходить, чтобы не заблудиться? Вопрос, казалось, легче задать, чем ответить на него.

Он вышел из дворца, и сразу все вокруг него стало неясно, призрачно. «Если я решу вернуться, – подумал он, – будет ли дворец на месте? Или здание исчезнет, или отступит от меня, как блуждающий огонек? »

Ланиус сделал выдох. Его собственное дыхание соединилось с туманом, клубившимся вокруг него. Из того, что он прочел в рукописях, следовало, что такие густые, всепоглощающие туманы гораздо чаще бывают в Черногории, чем здесь.

Король пошел, и даже его шаги казались тише, чем они должны были быть. Виновато ли в этом его воображение? Он так не думал, но полагал, что такое возможно.

– Ваше величество? – окликнул его часовой, что находился позади него.

Его голос звучал обеспокоенно. Когда Ланиус оглянулся, он понял, почему. Или, вернее, не увидел, почему, так как часовой... исчез.

– Ваше величество? Где вы, ваше величество?

– Я здесь, – ответил Ланиус и пошел на голос караульного.

С каждым шагом королевский дворец становился все отчетливее. Король кивнул обеспокоенному караульному:

– Туман сегодня густой, не правда ли?

– Густой, как каша, – подтвердил часовой. – Я рад, что вы вернулись, ваше величество. Вышел бы я за вами немного попозже, и туман проглотил бы меня целиком. Вы и не узнали бы.

Ланиус улыбнулся, но спустя мгновение улыбка растаяла. Низвергнутый мог делать с погодой все что угодно. Если это он наслал туман и если кто-то – или что-то – притаилось там, в засаде... Озноб Ланиуса не имел ничего общего с сырой погодой. В качестве извинения он сказал:

– Это моя глупость, что я вышел гулять один.

Караульный кивнул. Он никогда бы не осмелился критиковать короля. Если король покритиковал себя сам, часовой не осмелился возражать.

Его щеки и борода были покрыты каплями влаги. Ланиус вытер лицо рукавом королевской мантии. Слуга, проходивший по коридору, бросил на него возмущенный взгляд, и щеки короля загорелись, как будто его поймали за тем, что он ковырял в носу.

«По крайней мере, это был не Бубулкус», – подумал король.

Бубулкус заставил бы его чувствовать себя виноватым до конца жизни.

– Ваше величество! Ваше величество!

Женский крик эхом прокатился по коридору.

– Я здесь, – отозвался Ланиус. – Что случилось?

Судя по визгливой истерической нотке в голосе женщины, что-то, несомненно, произошло. Служанка вышла из-за угла и увидела его.

– Быстрее, ваше величество!

– Иду, – сказал Ланиус. – Что такое?

– Это принц, – проговорила она. Ужас сжал сердце Ланиуса – что-то случилось с Крексом? Но служанка продолжала: – На этот раз он сделал что-то действительно ужасное.

Паника Ланиуса уменьшилась. Крекс был недостаточно взрослый, чтобы пробудить такой ужас у взрослой женщины. Это значило...

– Орталис?

– Да, ваше величество.

– О боги! – воскликнул Ланиус. – Что он сделал? «Кого он изнасиловал? » – вот что король имел в виду.

Но служанка ответила:

– Он убил человека. Бедный Бубулкус...

– Бубулкус! – воскликнул Ланиус. – Я только что думал о нем.

– У него были жена и дети. Пусть милость королевы Квилы пребудет с ними, потому что она им понадобится.

– Как это случилось? – спросил Ланиус в беспомощном изумлении. Женщина только пожала плечами. – Ты собиралась отвести меня к нему. Пойдем.

Чтобы добраться до Орталиса, все еще стоявшего над телом Бубулкуса, им пришлось проталкиваться сквозь растущую толпу слуг. Кровь пропитала тунику слуги и разлилась лужей под ним. Рядом с телом лежал кнут. Его глаза незряче уставились в никуда, рот (чему Ланиус не удивился) был открыт. «Как всегда», – подумал король.

Окровавленный нож в правой руке Орталиса предназначался для резки фруктов. Но его, несмотря на небольшие размеры, оказалось достаточно и для более ужасной работы.

– Что здесь произошло? – требовательно спросил Ланиус, когда протолкался через толпу. – И положи эту проклятую вещь, Орталис, – добавил он резко. – Ты, безусловно, больше не нуждаешься в ней.

Сын Граса выпустил нож, и он со звоном упал на каменный пол.

– Он оскорбил меня, – его голос был начисто лишен жизни. – Он оскорбил меня, и я ударил его, а он снова стал насмехаться надо мной – сказал, что его мать могла бы ударить сильнее. А следующая вещь, которую я осознал... Следующее, что я осознал, было то, что он лежит на полу.