– Ваше величество.

– Здравствуй, Отус, – ответил Ланиус. – Как ты сегодня?

Раб выпрямился с широкой улыбкой на лице.

– Я – отлично, спасибо. Лучше не могло бы быть. Разве день не хорош?

Для Ланиуса этот день казался неотличимым от любого другого – но ведь он не прожил почти всю свою жизнь в шкуре раба?

– У меня есть вопрос к тебе.

– Спрашивайте, – проговорил Отус.

Если он и заметил стражников, стоявших по бокам короля Ланиуса, то не подал виду. Ланиус все еще не доверял колдовству, которое подняло темную тень рабства. Не проскальзывает ли что-то от Низвергнутого сквозь сияющее лицо освобожденного раба? Никаких признаков не было, но это не значило, что их на самом деле нет.

Кроме поведения бывшего раба, было еще одно свидетельство против продолжающегося влияния на него Низвергнутого. Остальные рабы тихо и спокойно умерли, прежде чем Птероклс смог попробовать на них свою магию. Не доказывал ли этот факт, что Низвергнутый боялся его силы? Возможно. Но был ли падший бог достаточно безжалостен и прозорлив; он пожертвовал парой рабов, чтобы оставить своих противников в убеждении, что они получили преимущество, которого в действительности у них не было? И снова – возможно. Вот поэтому... была стража.

Ланиус спросил:

– Ты на самом деле думаешь, что мы могли бы освободить много рабов, используя заклинания, которые освободили тебя?

Отус был здесь единственным, кто не понаслышке знал, что означает быть рабом. Если его ответу нельзя было полностью доверять, то он должен был учитываться.

– Я с уверенностью надеюсь на это, ваше величество, – ответил Отус. Затем он застенчиво улыбнулся. – Но ведь вы не об этом спрашивали, не так ли?

– Так, – признался Ланиус.

Отус сморщил лицо в слабой пародии на глубокие размышления. Наконец он пожал плечами и сказал:

– Я действительно так думаю. Если это освободило меня, я ожидаю, что это сможет освободить любого. Во мне нет ничего особенного.

– Теперь есть.

Отус засмеялся. Король был прав. Но и бывший раб был в чем-то прав. Чем дольше он оставался свободным, тем обычнее он становился. Теперь он говорил как любой другой житель юга, поскольку у него все-таки оставался акцент. «Наверное, его вылечили, – подумал Ланиус, но затем с сомнением спросил себя: – Так ли это? »

Белойец указал на стены Нишеватца и, поклонившись, спросил:

– Ваше величество, как долго ваша армия собирается ничего не делать перед стенами моего города-государства?

Грас едва не рассмеялся ему в лицо, ему даже пришлось прикусить изнутри губы. «Ты назначил Белойеца правителем Нишеватца, и что теперь? А теперь он говорит прямо как Всеволод». Несколько секунд король сдерживал себя, чтобы не сказать ничего жесткого и неуместного, а потом ответил:

– Ваше высочество, мы еще не готовы выступить, но думаем, как это спланировать лучше.

Он подождал, чтобы увидеть, удовлетворит ли это Белойеца. Черногорец нахмурился. Он не выглядел столь мрачно и раздраженно, как Всеволод, но тем не менее мало от него отличался. Подозрительность из него так и перла, когда он сказал:

– Вы просто говорите это, чтобы заставить меня уйти и оставить вас в покое?

Клянусь бородой Олора, ваше высочество, это не так, – проговорил Грас.

Теперь Белойец какое-то время не отвечал.

– Хорошо, – сказал он наконец, – я верю вам. На этот раз я вам верю.

Он еще раз поклонился и зашагал прочь.

Проводив его взглядом и тяжело вздохнув, Грас отправился на берег моря; стражники прикрывали его с флангов. Тень короля стлалась перед ним по земле, она была длиннее, чем в середине лета, и с каждым днем все увеличивалась. Король понимал беспокойство Белойеца, потому что время таяло быстро, как песок в часах. Если Нишеватц не падет сегодня-завтра, ему придется выступить против него – или попытаться продолжать осаду зимой, или сдаться и уйти в Аворнис. Все это были непривлекательные варианты.

Погода была хорошей – на его памяти такого не бывало давно. Грас пробормотал ругательство.

Король не лгал Белойецу. Они ждали туман – это же обычное явление для здешних мест, – чтобы он скрыл атаку на стены. Они ждали, а солнечные ясные дни следовали один за другим. Черногория была бы значительно более приятным местом, если бы летние дни были всегда похожи на эти. Но Грас с удовольствием поменял бы такую погоду на более привычную, мрачную.

На море он не заметил ни одного большого корабля, значит, другие города-государства все еще боялись колдовства Птероклса. Нишеватц оставался один на один с голодом, который властвовал в его стенах.

Грас повернулся в сторону серых каменных стен, которые так долго сопротивлялись его армии. Неприступные, как всегда. Насколько упорно будут сражаться солдаты Василко, если он атакует эти стены?

Он и его охрана были не единственными, кто гулял по берегу. Видневшаяся вдали худая угловатая фигура могла принадлежать только Птероклсу. Колдун замахал рукой, приближаясь.

– Добрый день, ваше величество! – воскликнул он.

– Возможно, он слишком добрый, – ответил Грас – Нам не помешало бы заклинание на худшую погоду.

Птероклс только пожал плечами.

– Остерегайтесь любого человека, кто скажет, что может влиять на погоду. Он лжет. Погода слишком велика для простого человека, чтобы что-то изменить. Низвергнутый... Низвергнутый – другое дело.

Грас внезапно увидел безоблачное небо в совершенно ином свете.

– Ты говоришь, что Низвергнутый виноват в этой погоде? Это дало ему другой и более неотложный повод желать тумана.

Вопрос явно встревожил Птероклса.

– Нет, я так не думаю, – проговорил волшебник после долгой паузы. – Я бы почувствовал это, но ничего подобного нет. Но он мог бы, если бы так задумал. Обычный колдун? Нет.

– Ну ладно. Это меня немного успокоило.

Грас повернулся и посмотрел на юг, мысленно перенесясь через землю черногорцев и через весь Аворнис в страну ментеше, к югу от реки Стуры. Судя по всем донесениям из Аворниса, Санджар и Коркут все еще били друг друга, а те кочевники, с чьими владениями граничили земли Улаша, продолжали отрывать куски от этих владений. По всем признакам, внимание Низвергнутого оставалось прикованным к борьбе между людьми, которые выбрали его своим владыкой.

«Они – не рабы, они – люди», – думал Грас. Они могли быть слугами Низвергнутого, но они не были его бессмысленными марионетками. Они поклонялись ему, но у них также были свои собственные заботы и интересы.

Однако со стороны казалось, что ментеше делают, что хотят, а не то, что Низвергнутый мог бы приказать им. Это должно было разозлить изгнанного бога.