class="p1">Россия заново европеизировалась. Помимо отмены крепостного права были проведены следующие реформы: судебная (введены суд присяжных и адвокатура), военная (создана современная армия на основе всеобщей воинской обязанности), земская (организованы новые формы местного управления). Все эти реформы создавали благоприятные условия для буржуазного развития.

Но как ни значительны были реформы, они мало затронули широкие народные слои. Многомиллионное русское крестьянство оставалось самой нищей, темной и забитой частью населения всей Европы.

Польское восстание 1863–1864 гг. сильно испугало царя и помещиков, хотя оно, вопреки надеждам революционеров, не перекинулось на русские губернии и осталось движением по преимуществу национальным. Выстрел

Каракозова в Александра II в апреле 1866 г. послужил последним поводом для волны реакции.

Но в эти же годы поднялось и новое революционное движение, которое оказалось несравненно мощнее и опаснее для самодержавия, чем то, в котором участвовали дворяне-декабристы и Герцен. В России постепенно складывалась новая сила – революционеры-разночинцы, которые учились у Герцена и Чернышевского, но пошли дальше в борьбе против царизма. Эти революционеры были выходцами в первую очередь из среды университетской молодежи.

Уже в 1861–1862 гг. студенческие волнения в Петербурге и Москве показали, насколько силен дух протеста среди молодежи. В 70-х гг. молодежь отчаянно искала новые формы революционного служения народу. Одной из таких форм стало «хождение в народ». Молодые мужчины и женщины уезжали в деревни, чтобы просвещать и лечить крестьян, а вместе с тем вести среди них революционную агитацию. Далеко не всегда крестьяне принимали просветителей и агитаторов приветливо: сплошь и рядом доносили по начальству и помогали хватать их. «Хождение в народ» требовало от его участников мужества, самоотверженности, терпения, активной любви к невежественному народу.

В этих условиях и формировалось народничество, идеология и революционная практика которого сыграли большую роль в развитии общественного сознания в России вплоть до конца столетия. В начале XX в. из народничества вышла партия социалистов-революционеров (эсеров).

Еще в 1851 г. Герцен дал яркую формулу, которая в зародыше заключала всю сумму народнических идей: «Человек будущего в России – мужик, точно так же, как во Франции работник»[318]. Народники боролись против феодализма и самодержавия ради раскрепощения и наделения землей русского крестьянства. Однако они не хотели, чтобы в России произошло нечто подобное тому, что случилось во Франции в конце XVIII и в начале XIX в., – образование массы мелких независимых хозяйств с мощным зарядом индивидуализма и эгоизма. Народники исходили из того, что в национальном характере русского народа заложено другое начало – коллективистское. Они верили в жизнеспособность русской сельской общины и полагали, что она может стать ячейкой социализма. Народническую идеологию того времени В. И. Ленин называл «крестьянским социализмом». Он писал: «Вера в особый укладу в общинный строй русской жизни; отсюда – вера в возможность крестьянской социалистической революции, – вот что одушевляло их, поднимало десятки и сотни людей на геройскую борьбу с правительством»[319].

В народничестве 60-70-х гг. имелись разные направления, отличавшиеся как по своим теоретическим взглядам, так и по методам революционной борьбы. Но всем этим направлениям были присущи общие черты, и на этих чертах мы заострим свое внимание.

Наиболее наблюдательные и мыслящие представители народничества глубоко осознавали, что в России развивается капитализм. Более того, им принадлежит честь первой научной и практической постановки вопроса о русском капитализме, о его формах и особенностях, о его значении для освободительной борьбы революционеров. Они видели и отразили в своих работах, что крестьянская община подрывается и уничтожается развитием капитализма в деревне, появлением кулаков, ростовщиков, торговцев.

Но народники отказывались признавать объективную закономерность такого развития, когда крупное производство, как в промышленности, так и в земледелии, в реальных условиях России того времени может развиваться только по капиталистическому пути. Главное, они не хотели капиталистического развития и были склонны выдавать желаемое за действительное. Игнорируя появление и развитие элементов капитализма, многие народники продолжали утверждать, что в России нет условий для него. Они считали эти явления инородными, неорганичными и преодолимыми на путях крестьянского социализма. Народники говорили, что Россия может и должна избежать «язвы пролетариатства». Развитие промышленности они представляли себе в виде мелких предприятий, которые находились бы в «артельной» (своего рода кооперативной) собственности. В фабричном рабочем они видели того же мужика, носителя стихийно социалистической психологии, имеющей корни в общинном «мире».

Вера в стихийный социализм народа не мешала народникам считать его политически инертным и пассивным. Отсюда вытекало признание особой роли революционной интеллигенции, субъективного и личного фактора в общественном развитии. Эта концепция была связана со специфической обстановкой 70-х гг.: спад массового крестьянского движения сочетался с подъемом революционной энергии части интеллигенции и студенчества. «Субъективная социология» народников обосновывала активность, действие, оптимизм – в этом было ее положительное значение. Но важнейшим недостатком этой социологии был отказ от исследования объективных законов общественного развития, от поисков и развития подлинно революционного потенциала в народе, ведь этот потенциал таился в зарождающемся и растущем рабочем классе, который народники не хотели признавать.

Неудача «хождения в народ», усиление репрессий властей и революционный энтузиазм толкнули во второй половине 70-х гг. народническую организацию «Земля и воля» и ее преемницу «Народную волю» к индивидуальному террору против деятелей режима. «Субъективная социология» сыграла здесь свою роль: преувеличивая роль личностей в революционном движении, народники преувеличивали и значение личностей в рядах своих противников.

Экономическая теория народников была полна противоречий: видя распад общинных форм народной жизни и труда, они, тем не менее, стремились на них опереться. В поисках некапиталистического пути развития для России они ориентировались на те общественные формы, которые продолжали существовать в действительности. Было бы неверно оценивать их взгляды только как утопичные, только как иллюзии. Такой позиции придерживались основоположники марксизма.

Могла ли Россия во второй половине XIX в., минуя капитализм, шагнуть в социализм? Могла ли пригодиться для этого сельская община? Абстрактно говоря, да. В 1882 г. Маркс и Энгельс писали: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[320]. Одновременно они резко выступали против националистических и панславистских тенденций в народничестве, против идеализации патриархального быта крестьянства.

Основного условия для некапиталистического развития России – пролетарской революции на Западе – не было. Напротив, в Европе и в Америке вширь и вглубь шло развитие капитализма, который неудержимо втягивал в свою орбиту отсталую Россию. Капиталистическое развитие России стало неизбежным, исторически закономерным и прогрессивным.

Выступления народников в защиту общины и против развития промышленности все более оборачивались реакционной утопией. Революционное народничество в 80-90-х гг. уступало ведущее место народничеству либеральному, которое