Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В поисках желаемого Грант листал страницы блокнота.
— Девять тридцать Уикхем — Кроум, — бормотал он. — Десять пятнадцать Кроум — Уикхем. Десять пятнадцать Уикхем — Кроум. М. М. проселок к ферме: старый — что старый? — с ребенком.
— Старый рабочий с ребенком. Я не писал подробно, кто сидел в автобусах, когда они отходили от конечного пункта. Только кого подбирали по дороге.
— Да, да, знаю. Понятно. «Перекресток Длинная Канава». Где это?
— Это зеленая площадка, что-то вроде общественной лужайки, на окраине Уикхема. Там всякие ярмарочные штучки — карусели и прочее.
— Помню. «Двое мужчин с каруселей. Известны». Что это — «известны»?
— Лично знакомы кондуктору автобуса по другим поездкам.
— «Женщина, в Уоррен-Фарм. Известна». А что там после?
Вильямс перевел Гранту то, что было «после».
«Интересно, что бы сказал Вильямс, если бы я обнял его и расцеловал на манер того, как это делают в Ассоциации футбора в ответ на удачный гол?»
— Можно, я на время возьму их с собой? — спросил Грант.
Он может держать заметки сколько угодно, заверил Вильямс. Вряд ли от них теперь будет польза. Если… если, конечно…
Грант увидел, как в глазах Вильямса забрезжило понимание того, что интерес Гранта к его заметкам проистекает не только из академической любознательности. Но Грант не стал дожидаться вопросов. Он пошел к Брюсу.
— Я убежден, — проговорил Брюс, уставившись на Гранта, — что сотрудники низших рангов этого учреждения затягивают дела в отелях, чтобы можно было сидеть там с хозяином в задней комнате и пить за счет заведения.
Грант пропустил мимо ушей эту клеветническую шутку.
— Вы принесли обычный отчет, а потом собираетесь спокойно отправиться на ленч, или у вас есть что рассказать мне?
— Думаю, я набрел кое на что, и это доставит вам удовольствие, сэр.
— Это должно быть нечто необыкновенное, чтобы доставить мне удовольствие сегодня, как, возможно, вы уже заметили.
— Я обнаружил, что у него пристрастие к шерри-бренди.
— Очень интересно, должен признаться. Восхитительно интересно! И что хорошего, думаете вы… — Внезапно от осенившей его догадки блеклые маленькие глазки Брюса засияли. Он посмотрел на Гранта как коллега на коллегу. — Не может быть! — воскликнул он. — Гамбург Вилли!
— Похоже на то, сэр. Все тавро его, и из него мог получиться превосходный «Араб», с его-то профилем.
— Гамбург! Так, так! А что он получил, ради чего стоило так рисковать?
— Тихую жизнь в течение двух недель и кое-какое удовольствие.
— Дорого обернется ему это удовольствие. Полагаю, у вас нет никаких идей в отношении того, куда он мог смыться?
— Ну, я вспомнил, что он жил с Мэбс Ханки, а Мэбс этой весной собиралась в «Акацию» в Ницце. Так что я провел большую часть утра на телефоне и обнаружил, что наш Вилли, или тот, кого мы принимаем за Вилли, живет там же под именем мсье Гужона. О чем я пришел попросить, сэр… может быть, теперь, когда выдача его и все прочее — чистая рутина, кто-нибудь другой займется этим, а меня бы освободили на день или два для кое-чего другого.
— Чем вы собираетесь заниматься?
— У меня появилась новая идея по поводу дела Сирла.
— Но-но, Грант! — предостерегающе проговорил Брюс.
— Идея слишком незрелая, — «и глупая», добавил он про себя, — чтобы обсуждать ее, но мне очень бы хотелось потратить немного времени и посмотреть, что это даст.
— Полагаю, после шерри-бренди вы уверены, что я не могу отказать вам.
— Благодарю вас, сэр.
— Но если идея не будет укладываться в рамки, надеюсь, вы бросите ее. У нас тут полно работы, так что нечего гоняться за радугой и золотыми горшками.
Грант вышел из кабинета начальника и отправился в погоню за своим золотым горшком. Первое, что он сделал, — пошел в свой кабинет и достал отчет о Сирле, который прислали ему из полиции Сан-Франциско. Грант долго изучал его, потом отправил вежливый запрос в полицию Джоблинга, Коннектикут.
Потом Грант вспомнил, что еще не ел. Ему хотелось тишины, чтобы спокойно подумать, так что он сунул драгоценный листок в бумажник и отправился в свой любимый паб. Наплыв посетителей уже наверняка схлынул, но хозяева наскребут что-нибудь ему поесть. Грант все еще не понимал, что именно, когда он впервые читал отчет о жизни Сирла в Америке, заставило звякнуть колокольчик в его мозгу. Но он начал догадываться, что это могло быть.
Когда Грант после ленча выходил из паба, он был в этом уже почти уверен.
Он вернулся в Ярд и заглянул в справочник «Кто есть кто».
Да, все верно.
Грант вытащил отчет из Сан-Франциско и сравнил его с началом статьи в «Кто есть кто».
Он ликовал.
В руках у него было все необходимое для построения версии. Теперь он понял связь между Сирлом и Уолтером Уитмором.
Грант позвонил Марте Халлард, но ему сказали, что она репетирует «Слабое сердце». Всю вторую половину дня она будет в «Критерионе».
Ощущая себя легким, как воздушный шарик («ей-богу, смешно, меня можно подбросить, и я полечу», — думал Грант), он доплыл до Пикадилли-Серкус. «Наверное, я выгляжу так, как выглядел Томми Трапп в прошлое воскресенье, — будто стал вдвое выше ростом и из головы у меня торчат молнии, как длинные вилки для поджаривания тостов».
Однако корчившийся в репетиционных муках «Критериев» быстро вернул Гранта на землю.
Он прошел через фойе, переступил через символический барьер — натянутый шнур — и по ступенькам спустился вниз, в зал. Никто не остановил его.
«Быть может, им кажется, что я похож на автора, — подумал Грант. — Интересно, а кто написал „Слабое сердце“? Никто никогда не знает, кто автор пьесы. У драматургов, должно быть, ужасная жизнь. По статистике только одна из пятидесяти пьес способна продержаться больше трех недель. При этом никто никогда не замечает имени автора на афише.
И только примерно одна из тысячи пьес вообще доходит до стадии репетиций. Хотел бы я знать, сознает ли автор „Слабого сердца“, что он один из тысячи, или он заранее был уверен в успехе?»
Где-то в глубине зала Грант наткнулся на маленькую ложу, где сидели люди. В холодном свете ложа выглядела призрачно, но таинственно и изысканно. В креслах партера кое-где лежали смутно видневшиеся фигуры, но никто не пошевелился узнать, что нужно пришельцу.
На сцене находились Марта, набитая конским волосом софа и молодой человек, имевший крайне испуганный вид. Марта говорила:
— Но я должна лежать на софе, Бобби, душенька. Иначе мои ноги
