Может, ему лучше будет вернуться? Нет, папа велел ему бежать оттуда. И этот белобрысый, Ленокс, он же полицейский, значит, в полиции известно о готовящемся покушении на бургомистра.

Надо просто спрятаться и пересидеть, а когда все закончится, вернуться домой.

Каси открыл большой платяной шкаф, залез внутрь и закрыл дверцы. Он вжался затылком в стенку шкафа и проиграл в голове мелодию. «Help!» Каси вспомнил фильм, где «Битлз» бегали по городу и подшучивали друг над другом, коротенький смешной фильм о мире, где не существовало зла. Здесь его, Каси, найдут, только если будут точно знать, где искать. К тому же он никакой не бургомистр, а обычный мальчишка, который за всю жизнь если что и натворил, так это выкурил тайком пару сигарет, распил с другими мальчишками полбутылки виски и целовался с чужими девчонками.

Теперь его сердце билось медленнее.

Каси прислушался. Ничего. Придется посидеть тут еще немного. Дыхание восстановилось, он перестал хватать ртом воздух. Одежды этот платяной шкаф не видал уже много лет. И тем не менее Каси чувствовал ее запах. Запах, призрак чужой жизни. Бог знает, куда делись эти люди. Мама говорила, что в этом доме жила неблагополучная семья. Что они пили, дрались и чего похуже. Что ему, Каси, следует благодарить судьбу за то, что у него есть любящий папа, который никогда не поднимал на него руку. И Каси благодарил судьбу. Никто не знал, что его папа – бургомистр, и сам он никому об этом не рассказывал – ни тем, кто звал его безотцовщиной, ни другим безотцовщинам, ни разу не видевшим своих отцов, а порой и не знавшим, кто их отец. Таких Каси жалел. Однажды Каси сказал папе, что придет время, и он поможет им. Им и всем тем, кому после закрытия «Эстекса» пришлось нелегко. В ответ папа не погладил его по голове и не засмеялся, как поступили бы другие отцы. Он серьезно выслушал Каси и сказал, что если тот действительно захочет им помочь, то может рассчитывать на его поддержку. И кто знает, может, в один прекрасный день Каси и сам станет бургомистром, мир видал и не такие чудеса – вот как папа сказал. И назвал его Тортеллом-младшим.

Но мир оказался совсем другим. В нем нет места добрым поступкам и смешным коротким фильмам с музыкой. И помочь никому невозможно. Ни отцу, ни матери, ни другим детям. Только самому себе.

Автобус перед ними остановился, и Олафсон резко затормозил. На остановку высыпали люди – в основном девушки. Нарядные и красивые. Субботний вечер. Ему тоже хотелось выпить пива и оправиться с девушкой на танцы. Напиться и танцевать до упаду, чтобы лицо водителя стерлось из памяти. Сидевший рядом Сейтон протянул руку и выключил радио, по которому как раз передавали песню Линды Томпсон «I want to see the bright lights tonight».

– Откуда они вообще взялись? Дуфф. Малькольм. Кетнес. А этот сопляк, похоже, сын Банко.

– Назад, в Управление? – спросил Олафсон, втайне надеясь, что субботний вечер еще можно спасти.

– Нет, рано еще, – ответил Сейтон, – надо отыскать мальчишку.

– Сына Тортелла?

– Не хочу возвращаться к Макбету с пустыми руками, а этот мальчишка нам еще может пригодиться. Сверни налево. И помедленнее.

Олафсон свернул на узкую улочку и взглянул на Сейтона, а тот опустил стекло и потянул носом воздух. Олафсон хотел было спросить, откуда Сейтону известно, куда именно убежал мальчишка, но промолчал. Если этот человек способен вылечить раненое плечо, положив на него руку, то уж наверняка может и беглеца по запаху выследить. Выходит, что он, Олафсон, боится своего нового начальника? Может, и так. Во всяком случае, Олафсон нередко задавался вопросом, не зря ли пошел на ту сделку. Но он же не знал в тот момент, к чему все это приведет. Хирург в больнице показал ему рентгеновские снимки плечевой кости и сказал, что пуля раздробила сустав и что теперь он, Олафсон, инвалид и должен забыть о работе снайпера. Всего за несколько минут хирург отнял у Олафсона все, о чем тот когда-либо мечтал. Поэтому, когда Сейтон предложил ему сделку в обмен на вылеченный сустав, раздумывал Олафсон недолго. Да он и не надеялся особо, ведь вряд ли кому-то под силу всего за сутки вылечить такое. И терять ему все равно нечего: он уже принес клятву гвардии, поэтому то, о чем просил Сейтон, Олафсон уже частично выполнил.

Нет, жалеть об этом поздно. Достаточно вспомнить о том, что случилось с Ангусом. Этот идиот предал гвардию, предал единственное и самое дорогое, что у них было. Крещены огнем, венчаны кровью – это вам не шуточки, а их жизнь, настоящая, во всей ее красе. Другая жизнь ему не нужна. Только эта, в которой его поступки наполнены смыслом, а сам он что-то значит. Хотя бы для своих товарищей. Даже когда в их действиях он не видел никакого смысла. Потому что не их эта работа – думать и копаться в себе. И зря дурак Ангус полез не в свое дело. Не иначе, крыша поехала. Ангус и его подговаривал, но Олафсон, естественно, послал этого придурка куда подальше. Предать гвардию – как это ему вообще в голову пришло? А Ангус посмотрел на него и спросил, как ему удалось так быстро вылечиться. И еще сказал, что огнестрельные раны за пару дней не зарастают. Но Олафсон не ответил, а просто взял и выставил его за дверь.

Улица закончилась. Они подъехали к руслу реки.

– Горячо, – сказал Сейтон, – выходим.

Они вышли из машины и направились к трущобам, протянувшимся между рекой и дорогой. Останавливаясь возле каждого дома, Сейтон втягивал носом воздух. Возле выкрашенного в красный дома он резко замер.

– Сюда? – спросил Олафсон.

Фыркнув, Сейтон громко сказал:

– Шлюха!

И зашагал дальше. Они прошли мимо сгоревшего каменного дома, гараж с решетчатыми воротами и остановились перед синим деревянным домом, на крыльце которого сидела кошка.

Сейтон вновь замер.

– Сюда, – сказал он.

– Сюда?

Каси посмотрел на часы. Их подарил ему отец, стрелки и цифры светились в темноте зеленым светом. Каси казалось, что именно так светятся ночью волчьи глаза в лесу. Прошло больше двадцати минут. Он был уверен, что, когда выбежал с парковки, за ним никто не гнался: он несколько раз оборачивался и погони не заметил. Самое страшное позади, этот район он знает как свои пять пальцев, поэтому сюда и прибежал. Отсюда надо дойти до моста Пенни и сесть на двадцать второй автобус, который едет на запад. Домой. И там его будет ждать папа. Он его ждать. Каси замер. Ему послышалось? Или лестница и впрямь скрипнула? Кроме нее, после пожара в доме не уцелело ничего деревянного. Каси не знал почему, но, когда дул сильный ветер или погода менялась, лестница скрипела. А еще она скрипела, когда по ней кто-то шел. Каси затаил дыхание. Прислушался. Нет. Это от ветра.

Каси медленно досчитал до шестидесяти.

А потом толкнул дверцу шкафа ногой.

И поднял голову.

– Ты боишься, – проговорил стоявший перед шкафом человек. – Спрятаться в шкафу – это ты хорошо придумал. Запаха снаружи не осталось. Почти. – Он развел руки в стороны и с наслаждением вдохнул. – Но сейчас здесь пахнет твоим страхом, мальчик.