А сие видно из того, что различаемые опять сводятся воедино, если не без внимания прочтешь у того же апостола следующие слова: Из Того, и Тем, и в Нем (εις αυτον) всяческая: Тому слава во веки, аминь (Рим. 11, 36). Отец есть Отец и безначален, потому что ни от кого не имеет начала. Сын есть Сын и не безначален, потому что от Отца. Но если начало будешь разуметь относительно ко времени, то Сын и безначален, потому что Творец времен не под временем. Дух есть истинно Дух Святой, происходящий от Отца, но не как Сын (ουχ υικως), потому что происходит не рожденно (γεννητως), но исходно (εκπορευτως), если для ясности надо употребить новое слово. Между тем ни Отец не лишен нерожденности, потому что родил, ни Сын — рождения, потому что от Нерожденного (ибо как Им лишиться?), ни Дух Святой не изменяется или в Отца, или в Сына, потому что исходит и потому что Бог, хотя и не так кажется безбожным» (Святитель Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 455–456).

611 Под «смыслом (логосом) естества» свт. Феолипт, скорее всего, подразумевает ту «умную структуру» тварного бытия, которая заложена Творцом, — в первую очередь Богом Словом (Логосом).

612 Или «посредством слова» (διά του λόγου); другими словами, смысл тварного бытия, а соответственно, Бог Слово (Логос), обретается посредством смысла, присущего нашему уму.

613 Ср. Мф. 23, 10. «Наставничество» и «учительство» в этом месте Евангелия неразрывно связаны, а поэтому блж. Феофилакт замечает: «Христос не запрещает называться учителями, но возбраняет страстно желать этого наименования и всячески стараться о приобретении его. Учительское достоинство в собственном смысле принадлежит только Богу» (Толкование на Святое Евангелие блаженного Феофилакта Болгарского. Т. I. М., 2015. С. 262).

614 Ср. увещание св. Иоанна Златоуста, обращенное к молодой вдове: «Но чтобы само название (вдовы), часто произносимое, не огорчало твоей души и не смущало тебя мыслью о том, что оно пришло к тебе в самом цветущем возрасте, я хочу наперед сказать об этом и изъяснить, что название вдовства есть название не несчастия, но почести, и почести величайшей». Далее, ссылаясь на 1 Тим. 5, 9-11, св. Иоанн замечает, что здесь апостол «внушает нам, что жены, лишившиеся мужей, вместо них соединяются со Христом. Заметь, как он этими словами показывает, что такой союз легок и приятен; именно в словах егда бо разсвирепеют о Христе, посягати хотят [он говорит о Христе] как бы о каком кротком муже, который не поступает с ними самовластно, но позволяет им жить на свободе». Затем, цитируя 1 Тим. 5, 5–6 и 1 Кор. 7, 40, Златоустый святитель говорит: «Видишь ли, какие похвалы [воздаются] вдовству, и притом в Новом Завете, когда уже просияла и красота девства? Однако и в то время блеск девства не мог помрачить светлости вдовства, но оно и теперь сияет, имея собственное достоинство» (Свт. Иоанн Златоуст. Полное собрание творений. Т. 4, кн. 1. М., 1991. С. 376–377).

615 Говоря так решительно о грозной участи сошествия во ад, свт. Феолипт, вероятно, подразумевает тот страх Божий, который изгоняет вон горделивое и самоуспокаивающее упование человека на то, что он разделит блаженную участь праведников. Впрочем, как бы ни успокаивал человек сам себя в здешней жизни, но страх и томление в смертный час присущи всем без исключения. См. у свт. Игнатия: «Хотя смерть праведников и вполне покаявшихся грешников совершенно или, по крайней мере, во многом отличается от смерти грешников отверженных и грешников недостаточно покаявшихся, но страх и томление свойственны каждому человеку при его кончине. Это и должно быть так: смерть есть казнь. Хотя казнь и смягчается для праведников, но казнь пребывает казнию» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти. М., 1993. С. 107). Ввиду этой казни, равно ожидающей всех, человеку остается лишь уповать на милосердие Божие. См. прекрасные строки: «Жизнь моя — жизнь бренная, жизнь скорогибнущая, жизнь, которая, чем больше растет, тем больше умаляется, а чем больше простирается вперед, тем больше приближается к смерти, жизнь обманчивая, примрачная, исполненная сетей смертных. Теперь радуюсь, и вдруг делаюсь печален; теперь бодр, и вдруг изнемогаю; теперь жив, и вдруг умираю; теперь кажусь счастливым, но вдруг бедствую; теперь смеюсь, и вдруг плачу; столько все изменчиво, что едва и один час продолжается у меня в одном положении. Оттого страх, оттого трепет; оттого превозмогают то глад, то жажда, то зной, то холод, то изнеможение, то скорбь… За сим следует внезапная смерть, которая тысячами разных способов ежедневно похищает бедных людей; одного сражает горячкою, другого мучительными болезнями; одного снедает голодом, другого истомляет жаждою; одного топит в воде, у другого отъемлет жизнь петлею; одного истребляет пламенем, другого пожирает зубами лютых зверей; одного убивает мечом, другого губит ядом, а иного внезапным страхом заставляет прекратить бедственную жизнь. И сверх всех этих великих бедствий, когда нет ничего несомненнее смерти, человек не знает, однако же, конца своего. И когда думает устоять, падает и погибает надежда его. Человек не знает, когда, или где, или как умрет; однако же несомненно ему известно, что должен умереть. Вот, Господи, как велика бедность человеческая; и я подвержен ей и не боюсь. Вот как тяжко бедствие; и я терплю оное и не скорблю, не вопию к Тебе. Возопию же к Тебе, Господи, прежде нежели погибну, если только не погибну, но пребуду в Тебе. И так поведаю, Господи, поведаю бедность свою, признаюсь в недостоинстве своем и не устыжусь пред Тобою. Помоги мне, крепость моя; вспомоществуй мне, сила, поддерживающая меня. Прииди, свет, которым вижу; явись, слава, о которой радуюсь; явись, и буду жив» (Беседы души с Богом. Из дополнений к сочинениям блаженнаго Августина, епископа Иппонийскаго. М., 1883. С. 10–12).

616 См. «Слово», приписываемое ев. Кириллу Александрийскому: «Боюсь смерти, потому что она горька. Трепещу геенны бесконечной. Ужасаюсь тартара, где нет и малой темноты. Боюсь тьмы, где нет и слабого мерцания света. Трепещу червя, который будет нестерпимо угрызать и угрызениям которого не будет конца. Трепещу грозных Ангелов, которые будут присутствовать на Суде. Ужас объемлет меня, когда размышляю о дне страшного и нелицеприятного Суда, о престоле грозном, о Судии праведном. Страшусь реки огненной, которая течет пред престолом и кипит ужасающим пламенем острых мечей. Боюсь мучений непрерывных. Трепещу казней, не имеющих конца. Боюсь мрака. Боюсь тьмы кромешной. Боюсь уз, которые никогда не разрешатся, — скрежетания зубов, плача безутешного, неминуемых обличений. Судия праведный не требует ни