Вот и господин Викар перепробовал многое: он писал только на рассвете, под нежные переливы вальса (представляю, как счастливы были соседи!), определенными чернилами и на особой бумаге… Однако и это не помогало!

Он перестал нормально питаться и спать по ночам, начал завидовать более успешным собратьям… С полгода назад измученный писатель попал ко мне. Сам господин Викар признался, смущаясь и краснея, что предпочел бы мужскую слабость слабости творческой. Но его, увы, никто не спрашивал.

Пока наша совместная битва за вдохновение шла с переменным успехом. Писатели — существа нежные, словно капризные орхидеи. Обласканные, ухоженные и взлелеянные, они поражают взгляд многообразием красок и изяществом, но стоит легкому ветерку задеть лепестки, как они вянут и опадают.

Сегодня же господин Викар напоминал растение, которое ретивый садовод поливал слишком часто и обильно: одутловатое лицо, набрякшие веки, вся фигура какая-то набухшая и бесформенная. И запах — так пахнет подгнившая мякоть кактусов.

— Я опять потерял покой! — признался писатель со слезами в голосе.

— Что же, попробуем его отыскать, — вздохнула я.

Пригласив гостя присаживаться, заварила успокоительный сбор, краем уха прислушиваясь к горьким жалобам. Хм, мне бы его проблемы! Пожалуй, себе тоже стоит чего-нибудь накапать…

Господин Викар что-то бубнил о героях, которые не желают вести себя в соответствии с его задумкой, а я, сочувственно кивая, подливала ему чая. Эффективнее всего для вдохновения оказались растения, снимающие нервное напряжение: валериана, нард, ваниль, фенхель, анис. Надо думать, тонкая душевная организация творческих личностей страдает от тревоги и предчувствия неудачи, а потому бороться следует именно с ними.

— Госпожа Мирра! — вклинился в мои размышления голос господина Викара, дрожащий от возбуждения и восторга. — Что — это?!

— Где? — не поняла я, осторожно отпивая мятно-фенхелевый чай, чтобы смыть с языка мерзкий вкус валерианы и пустырника.

— Это! — господин Викар обвел широким жестом комнату. — Я чувствую, как во мне прямо-таки бурлит вдохновение! О, я чувствую! И, госпожа Мирра, — он ухватил меня за плечо, отчего я едва не подавилась своим напитком, и заговорил горячо: — Теперь я знаю, как сделать, чтобы Реодоро влюбился в Маргариту!

Пахло от него в этот момент эвкалиптом, мятой и черным перцем — полной концентрацией.

— Очень за вас рада, — я аккуратно высвободилась из захвата. Потом догадалась: — Видимо, вы имеете в виду масло базилика!

— Базилика, — проговорил он мечтательно, как другие произносят имя возлюбленной. — О, прекрасное масло!

— Согласна, — кивнула я, наблюдая, как он чуть не вприпрыжку скакал по «Уртехюс». От слоновьей дозы успокоительного меня начало клонить в сон, зато сердце будто заледенело и больше не мешало мне изображать спокойствие и приветливость.

— Придумал! — писатель резко остановился и обратил ко мне горящий вдохновением взор: — Я назову главного героя не Реодоро, а Василием, в честь этого чудесного растения!

— Замечательно, — заметила я, допивая свой чай. — Сейчас я напишу вам дозировки и способы применения.

— Госпожа Мирра, спасибо вам, спасибо огромное! Вы меня спасли! — экспрессивный писатель тряс мою руку и подпрыгивал от восторга. Ему явно недоставало бубна для хельских шаманских плясок, чтобы призывать духа вдохновения. Впрочем, господину Викару высказывать эту мысль я поостереглась…

Осчастливленный писатель отбыл, а следом стали один за другим появляться посетители. Они, конечно же, высказывали негодование из-за статьи Знатока, бурно возмущались, что редактор позволил публиковать такую чушь, за которую ему потом пришлось извиняться, и, разумеется, втихомолку рассматривали меня.

Надо думать, гости остались разочарованы моим спокойствием. Признаюсь, в тот момент меня меньше всего волновали нападки Знатока…

Как-то незаметно наступил вечер. Снежная белизна осветлила ночь, разбавила ее, словно чай молоком, так что вместо густых сине-фиолетовых сумерек на Ингойю будто опустился легкий шелк, переливающийся всеми оттенками от кипенно белого до глубокого индиго.

Когда в дверь постучали в очередной раз, взмыленная я (в прямом смысле — я как раз варила мыло) только вздохнула и, стянув перчатки, распахнула дверь.

На Палле не было лица. Он стоял на пороге, держа за руку рыдающую девицу лет шестнадцати, и от беспорядочного смешения ароматов у меня на мгновение потемнело в глазах. Сера, деготь, удушливый запах ирисов, тяжелый дух кожи, наркотически сладкий жасмин… Запахи спутались, как клубок нитей, которыми поиграл котенок.

— Госпожа Мирра! — прохрипел Палл, вваливаясь в приемную и таща за собой девушку (должно быть, дочку). — Что же делать? Что же теперь делать?!

— Для начала сесть и успокоиться, — предложила я хладнокровно. И поймала себя на мысли, что чужие проблемы превосходно отвлекают от собственных. — А потом вы расскажете, что случилось, и мы вместе подумаем, что предпринять. Согласны?

Он судорожно кивнул и бережно усадил спутницу в ближайшее кресло. Оценив ситуацию, я щедро плеснула в аромалампу масел нарда и ладана (благо, базилик уже выветрился), а девушке накапала мятно-валериановых капель. Она даже не поблагодарила, просто выпила, кажется, не заметив, что именно.

Чтобы немного отвлечь Палла от переживаний, пришлось расспрашивать его о новых сортовых лилиях, привезенных на последнем корабле. Эта тема всегда вызывала у садовника живейший интерес, однако теперь он отвечал односложно, посматривая на дочь (это действительно оказалась Гердис). Она сидела, глядя в одну точку, и судорожно сжимала на груди разорванное платье. Поначалу я не заметила этой детали, поскольку ее скрывало пальто.

— Что с ней случилось? — я постаралась, чтобы шепот мой услышал только Палл.

— Свейн — это поклонник Гердис — набросился на нее и хотел… хотел… — голос Палла сорвался. Бедняга заморгал, явно пытаясь унять слезы. — Он ведь всегда такой вежливый был, такой обходительный. А теперь как с цепи сорвался!

— Хм, — я взглянула на девушку и велела: — Палл, подождите в приемной. Мне нужно поговорить с вашей дочкой наедине.

Палл некоторое время колебался, будто всерьез опасаясь, что я тоже обижу его девочку, но в конце концов кивнул и вышел, шаркая, будто старик.

А я присела рядом с девушкой и осторожно обняла ее за плечи. От прикосновения она дернулась и напряглась.

— Тихо, тихо, — голос мой звучал негромко и сочувственно. — Вы знаете, кто я? — Она нерешительно кивнула. — Вот и замечательно. А теперь скажите, что произошло, хорошо?

Она снова кивнула, все так же неуверенно.

— Я… я отпросилась на сегодня у барышни Сигнё и шла к отцу, когда меня перехватил Свейн. Ну, мы раньше гуляли вместе. Только гуляли, госпожа, вы не подумайте ничего такого!

— Я и не думаю, — заверила я, пытаясь понять, что именно в ее запахе не давало мне покоя. Хм, пожалуй, резкий мускус, амбра и тягучий мед не соответствовали ни возрасту, ни внешности, ни статусу девушки.