у дворца князя Феликса Юсупова графа Сумарокова-Эльстона. Хозяин дворца был молодым человеком, еще продолжавшим образование в Пажеском корпусе. Он был сыном московского генерал-губернатора, близким родственником Родзянко, но особое значение придавала ему близость к царствующему дому: он вступил в брак с великой княгиней Ириной Александровной, племянницей императора. Князь Юсупов объяснил городовому, что разъезжавшиеся с пирушки гости застрелили дворовую собаку. Это же объяснение Юсупов повторял в течение следующих дней. В письме к императрице Александре Федоровне он клялся в своей невиновности.

Заверения Юсупова не отвели от него подозрений. Императрица писала Николаю II, что в канун исчезновения Распутин виделся с фрейлиной Вырубовой и рассказал ей, «что Феликс просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтобы Он мог повидать Ирину». Полиция установила, что вместе с Юсуповым во дворце находились великий князь Дмитрий Павлович и лидер «Союза Михаила Архангела» В.М. Пуришкевич. За месяц до убийства Пуришкевич с думской трибуны выступил с громовой речью против Распутина и его клевретов. Князь Юсупов, стремившийся спасти престиж родственной ему династии, предложил Пуришкевичу участвовать в покушении. Было решено, что князь пригласит Распутина познакомиться со своей женой и отравит гостя за столом. План покушения едва не сорвался, так как на Распутина не подействовала сильная доза цианистого калия. «Старец», раненный Юсуповым, вырвался из дворца и был убит Пуришкевичем во дворе. Из-за этого непредвиденного осложнения заговорщики оставили множество улик. Недаром следователь по особо важным делам В.Н. Середа говорил, что «он много видел преступлений умных и глупых, но такого бестолкового поведения соучастников, как в данном деле, он не видел за всю практику». Между прочим, чины судебного ведомства намеренно оттягивали начало официального расследования. Прокурор Петербургской судебной палаты С.В. Завадский вспоминал свой разговор с министром юстиции А.А. Макаровым, когда они выехали на вскрытие тела Распутина: «Дорогой я признался министру, что я сам не подозревал, насколько велика была моя неприязнь к старцу. И А.А. Макаров на это мне ответил: “Вы не были министром и поэтому не могли испытывать к нему такую ненависть, как я и все те министры, которые не хотели ему кланяться”».

Ввиду подобной позиции судебных властей дознание сосредоточилось в руках жандармских офицеров. К 20 декабря, когда Николай II, прервав важное совещание с командующими фронтами, приехал в столицу из Ставки, министр внутренних дел располагал исчерпывающими данными.

В Департаменте полиции сложилось мнение, что убийство Распутина — первый акт дворцового заговора с целью низложения Николая II и возведения на престол (или назначения регентом при малолетнем наследнике) другого представителя царствующего дома. Протопопов доложил о сочувственном отношении членов императорской фамилии к физическому устранению «старца» и привел в качестве доказательства телеграмму великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры императрицы и вдовы убитого террористами великого князя Сергея Александровича. «Эта телеграмма, — вспоминал Феликс Юсупов, — сильно нас скомпрометировала. Протопопов перехватил ее и снял с нее копию, которую послал в Царское Село императрице Александре Федоровне, после чего императрица решила, что и великая княгиня Елизавета Федоровна является также участницей заговора». В заключение доклада Протопопов констатировал, что большинство великих князей перешло в оппозицию и это создает большую опасность монархическому принципу.

Учитывая всеобщую ненависть к Распутину, Николай II не дал законного хода следствию. Князь Юсупов в сопровождении чинов охранного отделения был выслан в имение родителей. Великого князя Дмитрия Павловича отправили в боевой отряд в Персию. Пуришкевич не понес никакого наказания. Царь также выразил свое недовольство членам правительства, проявившим пассивность в столь важном для царской четы деле. Николай II отправил в отставку премьер-министра А.Ф. Трепова и министра юстиции Макарова. Это был, пожалуй, последний результат распутинского влияния.

Вопреки предположению полиции события в юсуповском дворце не были частью широкомасштабного заговора. Убийство Распутина явилось отчаянным и запоздалым актом, который не вернул былого престижа монархии. Вместо того чтобы способствовать консолидации правящих кругов, устранение «старца» углубило раскол династии. На пороге социального и политического взрыва царская чета противопоставила себя почти всем великим князьям, а члены правительства оказались в изоляции от общества.

Восемь лет Департамент полиции имел дело с Распутиным. На глазах филеров протекала его повседневная жизнь, департаментские чиновники заполняли одно досье за другим, а их начальники с каждым годом убеждались во все возраставшем влиянии «старца». Руководители тайной полиции пытались вмешаться в этот процесс. Одни из них стремились пресечь вредную деятельность Распутина, другие, наоборот, сделали на него ставку. Действия первых прошли незамеченными, тогда как вторые стали объектом всеобщего осуждения. Хотя речь могла идти о нескольких полицейских чинах, их скандальные интриги вокруг «старца» привели к тому, что общественное мнение (в значительной мере предубежденное против политического розыска) прочно связало Департамент полиции с распутинской эпопеей. Если до сих пор полиция вызывала ненависть и недовольство противников власти, то теперь она теряла уважение даже ее сторонников.

Глава 15

Эпилог охранки

В преддверии Февральской революции охранка оказалась менее проницательной, чем консервативные политические деятели, предупреждавшие о страшной опасности. Тайная полиция не имела недостатка в соответствующей агентурной информации, а среди лиц, причастных к политическому розыску, были те, кто способен должным образом проанализировать разрозненные факты и составить общую картину. Достаточно напомнить, что бывший директор Департамента полиции и министр внутренних дел П.Н. Дурново в свое время поразительно точно предсказал дальнейший ход событий.

Однако жандармские офицеры, связанные служебной субординацией, проявляли чрезмерную осторожность и старались не сгущать краски. Их донесения перерабатывались директором Департамента полиции А.Т. Васильевым и еще более выхолащивались в докладах министра внутренних дел А.Д. Протопопова. Здесь проявился коренной порок абсолютистской системы, требовавшей не правды, а успокоительной лжи. С другой стороны, казенный оптимизм являлся не столько намеренным обманом, сколько невольным самообманом. В оправдание охранников можно сказать только то, что вожди нелегальных партий, которым в скором времени довелось возглавить революцию, также не осознавали ее близости и реальности.

В начале 1917 г. (вероятно, в январе) агент, чье имя осталось неизвестным, доносил о неблагонадежности многих новых министров, о тревоге, которая «все больше и больше захватывает», и справедливо отмечал, что «мы живем накануне нового экзамена». В начале следующего месяца, незадолго до намеченного возобновления заседаний Государственной думы, начальник Петроградской охранки К.И. Глобачев представил служебную записку откровенно антилиберального содержания, где утверждалось, что П.Н. Милюков и его сторонники продолжают настраивать рабочих против правительства. И будто бы действуют они, в частности, через «рабочую группу» Центрального военно-промышленного комитета, члены которого в то время вели агитацию за массовые стачки, ожидавшиеся 14 февраля.

Директор Департамента полиции А.Т. Васильев признавал за либералами