Продолжая осмотр, я заглянул в большую комнату в дверь в боковой стене. Это оказалась кухня, вот только единственным предметом обихода здесь был огромный глиняный очаг в виде улья, выстроенный у стены. Внутри лежала зола. Что бы там ни произвело разрушения снаружи, похоже, что в доме даже пол не задрожал. Я пошел по лестнице на следующий этаж. Лестница, как и стены с крышей, была очень прочной и основательной. Я уже начал подумывать, что дом перенесли сюда — или создали здесь — как единое целое, а более простецкая мебель была сделана позже душами, попавшими на Третий Путь Сэма, в качестве одного из дел их новой жизни.

Но где же все это Семейство Робинзонов, состоящее из душ? И где Сэм? В голову закралась мерзкая мысль о том, что если я выйду наружу и пригляжусь повнимательнее, то обнаружу пепел не только от домов — возможно, и от того, что было Сэмом, но я отбросил ее.

Верхние этажи оказались спальнями, по большей части, хотя это слово тоже подходило для них с натяжкой. Скорее, казармы, как те, в которых мы спали в Кэмп Зионе, с вытянувшимися вдоль стен койками в таком же стиле Острова Тома Сойера, как остальная самодельная мебель. Похоже, здесь раньше спали, судя по тому, как валялись на койках брошенные второпях шерстяные (тоже сделанные вручную) одеяла. Этих людей явно заставило уйти нечто более неожиданное, чем обычная армейская побудка.

Я продолжал оглядывать спальни на следующем этаже, пытаясь хоть как-то понять, сколько людей здесь жило, когда услышал, как меня зовет Клэренс. Его голос звучал несколько напряженно, но чему тут было удивляться?

— Сейчас, секунду.

— Нет, иди быстрее. Немедленно.

Вот блин, подумал я. Он нашел тело. Я по привычке сунул руку в карман, но пистолета там не было. Обычно я не люблю носить с собой оружие, поскольку постоянно приходится его применять, но еще больше мне не нравится, когда оружие необходимо, а его нет. Вот моя проблема с обращением с оружием, вкратце.

— Бобби!

— Иду, Младший.

Я сбежал по лестнице, с таким грохотом, что он должен был бы услышать и немного прийти в себя.

— Просто вдохни и задержи…

Я не закончил фразы, поскольку увидел Клэренса посреди гостиной, а еще парня, который стоял, наставив на него натянутый лук со стрелой, очень впечатляющей стрелой. Направленной прямо в живот мальчишке.

— Ну, — спросил я самым спокойным голосом, — и что тут у нас?

Человек с луком повернулся, глядя на меня. Он был тощим, с узким лицом, возрастом между двадцатью и тридцатью, вымазанный сажей. А еще у него на лбу был заживающий шрам, заходящий над одной бровью, неровный, как разлом Сан-Андреас, отчего его лицо казалось слегка удивленным. Но глаза его были холодными и жесткими, губы — сжатыми в тонкую линию, будто говоря: «Не выступай, а то я с удовольствием всажу стрелу с железным наконечником в брюхо этому парню». Странно, но лицо показалось мне знакомым.

— Кто ты такой? — спросил он. Всегда несколько странно, когда меняешь астральные планы, с тобой разговаривают вроде бы на твоем языке, но сейчас я был уверен, что он говорит на современном английском, несмотря на одежду в стиле «Последнего из могикан», из кожи, меха и обтрепанных тряпок, как индеец. (Ладно, книгу я не читал, но фильм смотрел, хрен знает сколько раз.)

— Мы не те, кто все это сжег, если ты об этом спрашиваешь. А ты кто?

Линия его губ осталась натянутой, как тетива лука.

— Не это. Я видел, что здесь случилось. Кто ты?

Я не был уверен, что тот, кто видел Энаиту, превращающую в хлам все вокруг, воодушевится, узнав, что мы ангелы, а еще я не знал действующих здесь правил, в тему того, если я и мальчишка умрем болезненной смертью со стрелами, торчащими в животах. Куда мы вернемся? Не говоря уже о том, что в нынешней ситуации у меня были причины не доверять процедуре перевоплощения.

— Бобби. Меня зовут Бобби. А это…

— Гаррисон, — сказал Клэренс и, несмотря на свою роль полуфабриката шашлыка, злобно на меня глянул. — Меня зовут Гаррисон Элай. Мы вам не враги.

— Интересно, откуда вам это знать, — ответил мужчина. Что-то в его лице было знакомое, даже под этим дурацким камуфляжем из пепла. — Думаю, остальные вопросы я задам потом.

Он повел натянутым луком в сторону двери, немного в сторону от Клэренса, ровно настолько, чтобы показать на выход. Если бы я был поближе, я бы смог его схватить, но я был далековато. И я не стал ничего делать.

— Идите. Ты первый. И быстро — я не собираюсь оставаться здесь дольше, чем необходимо.

Не стану утомлять вас описанием нашего перехода, скажу лишь, что мы вышли из дома, покинули его обгорелые окрестности, а затем окружающий ландшафт переменился впечатляюще. Нет, это слишком слабо сказано. Вид вокруг был не впечатляющий, а ошеломляющий. Великолепный. Запредельный, как в первый раз, когда я увидел этот мир. Мы миновали покрытые травой холмы и углубились в предгорья, и у меня снова возникло ощущение, что я под воздействием психоделических препаратов. Не знаю, пробовали ли вы их когда-нибудь, но могу сказать, что «эффект реальности» был просто потрясающим. Вода, невыносимо прозрачная и в то же время переливающаяся всеми цветами и очень странно движущаяся. Преломление света. Потрясающая текстура поверхностей, подробности, на которые не обращаешь внимания, — структура коры деревьев, сложная и замысловатая, будто произведение искусства. И все, абсолютно все будто светилось изнутри, будто было создано специально для того, чтобы им любовались и восхищались.

Каинос, когда мы удалились от места приступа злобы, охватившего Энаиту, был таким целиком. Не потому, что мы приняли наркотики, не потому, что это было нечто сверхъестественное, а, скорее, потому, что это было нечто, настолько естественное и природное, будто весь пейзаж был создан лишь для того, чтобы напомнить людям, что мы — часть природы, а природа — часть нас. Каждое дерево, казалось, наслаждалось уверенностью в своем месте во вселенной. Почва источала весь букет запахов, какие может источать почва, и все они, даже не слишком приятные, были прекрасны. Даже камни, казалось, имели собственное существование, будто отдельные личности. Но более всего меня поразило небо. Это было просто небо — голубое, бездонное, наполненное небольшими облаками, но впервые в жизни оно показалось мне венцом творения, цвета молочного сапфира, окружавшего мир, в котором нам повезло жить.

— Прекрасное место, — наконец сказал я, чувствуя, что мне просто разорвет грудь от чувств, если я что-нибудь не скажу.

— Так и есть, — ответил чужак, и на мгновение его сосредоточенное лицо расслабилось. — Когда только попал сюда, я просто гулял. Гулял и гулял, часами. Лежал на спине, глядя на облака. Будто снова стал ребенком.

И тут я узнал его. Свет упал на его лицо по-другому, и я вспомнил фотографию, которую видел в его доме, ту, на которой он был в том же возрасте, на который выглядел сейчас, в походе где-то в горах, молодой, здоровый и целеустремленный. Совершенно не такой, каким я впервые увидел его во плоти. Тогда он был багровый, совсем багровый, и совсем, совсем мертвый.