— А как инквизиция-то от этого пострадала? — удивился Готфрид.

— Как? Мы помогли Флоку бежать. По нашей указке он начал писать императору и требовать разобраться с бамбергской инквизицией. У меня была идея — мы могли вновь заключить перемирие с Фёрнером, если бы император начал проверки. Они просто не нашли бы улик. Но император промедлил, и вот что из этого вышло. Мы не успели встретиться с Фёрнером и всё продумать, поэтому он начал уничтожать всех, кто мог бы свидетельствовать против него. Бамбергской инквизиции конец, и он понимает это. Ему остаётся только спасаться самому. Он опасался шведов, а выходит так, что может попасть под суд императора.

Она замолчала и посмотрела своими мутными старческими буркалами в глаза Готфрида. Он тоже молчал и продолжал мерить комнату шагами.

За окном послышался грохот кареты, какой-то лязг. На мгновение Готфриду почудились знакомые голоса, но потом он понял, что только почудились.

— Пусть даже и так, но при чём тут я?

— Спаси её, Готфрид! — взмолилась ведьма. — Мне осталось не так уж и долго, я это чувствую, но вы можете бежать и всегда быть вместе. У тебя есть доступ в Труденхаус, ты можешь притвориться, что Эрику срочно вызывают на дознание. Прийти вечером, когда там никого нет, вывести её. Ты там всех знаешь, вас не скоро хватятся. В крайнем случае остаётся оружие… Твоя шпага, которую сработал Альбрехт.

— Все считают, что она проклята, — Готфрид скривился в подобии ухмылки, — что разит только честных людей и не может защитить своего хозяина от врагов.

— Шпага у тебя самая обыкновенная. Дело не в ней, а во владельце. Подумай, сам ли ты направляешь свою руку на честных и порядочных, или кто-то делает это за тебя?

Готфрид хмыкнул.

— Кто может делать это? Ты говоришь о колдовстве?

Старуха покачала головой.

— Есть вещи намного более могущественные и опасные, чем колдовство или даже боги. Я больше ничего не могу тебе сказать, ты должен решить сам.

Потом она вдруг резко поднялась и направилась к двери. Нужно было бежать за ней, хватать её за одежду, валить на пол и вязать. Но Готфрид не стал этого делать.

Он вдруг подумал о том, что солдаты не могли донести на него сразу после шабаша. Каким образом? Они спали в своих постелях, и если бы викарий стал допрашивать их, то не раньше самого Готфрида. Слухи? Тоже вряд ли.

А для чего Фёрнер так часто оставлял его с Путцером наедине? Чтобы Готфрид убил скорняка? Да ещё намекал: «Да уж постарайтесь не убить его, как эту… Фегер». Поэтому Готфрид не понёс наказания — чтобы не бояться его впредь. А как ненатурально Фёрнер удивился тому, что ковен существует! А как защищал Эрику…

Готфрид захлопнул дверь, и не увидел, что происходило на улице.

— Доставили как и приказано, — доложил старшина с порога.

Фёрнер рассеяно кивнул, потом поднялся из-за стола и вышел вместе с солдатом.

Вдвоём они доехали до Труденхауса.

По вечерним улицам мчалось множество экипажей, но гербовой карете викария всегда уступали дорогу.

В последних отсветах заходящего солнца Труденхаус выглядел ещё более мрачно, чем обычно. Викарий вышел наружу, поприветствовал стоящих у ворот солдат и вошёл внутрь. Возле камеры стояли стражники, и он приказал им уйти на улицу.

— Здравствуй, Гретхен.

Фридрих Фёрнер подошёл к зарешеченному окошечку в толстой сосновой двери и поглядел внутрь. Мать сидела на холодном полу, безвольно опустив голову. Но как только тень викария упала на пол перед ней, она подняла на него свои мутные старческие глаза.

— Зачем пришёл? — спросила она брезгливо, словно здесь были её палаты, а он, нищий и убогий, явился попрошайничать.

— Изрядно мы не виделись с тобой, Гретхен, — вздохнул он, оставаясь спокойным и добродетельным. — Я просто хотел кое-что у тебя узнать.

— Если хочешь знать, почему я не хочу иметь с тобой дела, то я скажу: договор был расторгнут, когда ты убил Рудольфа, — буркнула ведьма.

— Если бы он всё же заговорил, любые наши договоры стали бы бесполезны, потому что меня сожгли бы вместе с ним, — пожал плечами Фёрнер.

— А казнь?

— На меня давили обстоятельства. Я же не могу открыто идти против воли епископа. Я и так тянул время как мог. Хотя, теперь это меня мало волнует. Ты здесь, ковен скоро выследят. Свидетелей уже почти не осталось.

— Ваш епископ испугался, потому что кайзер мог пронюхать, что он при помощи казней набивал карманы. Но люди не потерпят такого зверства, — Мать придвинула лицо к решётке. — Разбегутся от вас, кто куда. Сам ведь знаешь, как из Бамберга бегут. Дома бросают, чтобы только в лапы к вам не попасться… — ведьма махнула рукой. — А что от инквизиции останется, если кайзер запретит вам имущество осуждённых забирать, а? Как вы ловко Доротею Флок осудили, а ведь я её до казни даже в глаза не видела ни разу! Вам богатств её захотелось.

Викарий оставался спокоен и холоден, как статуя.

— Позволь узнать, чем вы лучше нас? Если бы люди не знали, что можно кого-то приворожить, околдовать, уничтожить посевы с помощью колдовства, разве стали бы они вас бояться?

Вы считаете, что вправе распоряжаться судьбами людей, управлять ими с помощью магии, приворотов, отворотов и прочей дьявольской кухни. Мы же просто боремся с вами вашими же методами. Если бы вы прорвались к власти, то вели бы себя точно так же, потому что иначе нельзя! Легко судить нас, стоя в стороне.

Может быть у нас действительно руки в крови, может быть мы и вправду такие злодеи, какими ты нас выставляешь. Но только задумайся, что бы было с вами, если бы не инквизиция? Лично тебя, Гретхен, я дважды отпускал за недостаточностью улик. А люди? Если бы им некому было на тебя доносить, не на кого надеяться, толпа давно затоптала бы тебя и дом твой сожгла.

— Из-за вас люди больше не верят природе! Природа для них — сонмище бездушных сил, которые нужно покорить на потребу человека. Они не верят себе! Думают, что помочь им в их проблемах может кайзер или ваш Господь, которого они в жизни не видели и не знали никогда. Они перестали надеяться на себя, обленились, считают что кто-то придёт и спасёт их от того дерьма, в которое они сами же и влезли. Они не верят в вашего бога, они просто ждут от него чуда. И нательный крест ни чем не лучше кроличьей лапки. И вот когда они начнут понимать это, начнут понимать, что чуда ваш бог им не явит, вот тогда ваша церковь начнёт разваливаться…

— Гретхен, я бы с удовольствием ещё поспорил с тобой об этих философских вопросах, — вздохнул Фёрнер, — но, увы, времени у нас мало.

Уж не знаю, порадует тебя это или нет, но их величество вместе с приближёнными решили объявить колдовство выдумкой — чтобы никого не убивали, чтобы никто не мог нажиться. Их можно понять — они всего лишь берегут свой народ, источник налогов и продуктов.