Птенцу перья опалит

Упадет он и умрет.

Совьет птица два гнезда

Сбережет лишь одно

Обгоревшим крылам

Вновь взлететь не дано.

Высоко совью гнездо

Но прогнется сук

Мою птичку заберут

Умру от горя вдруг.

Пташка моя

Кто тебя поймает?

Кто посадит в клетку

И нежно приласкает?

Не запалишь свечку

Чтобы не закапала,

Не полюбишь так,

Чтоб сердце не заплакало.

Я говорю:

— Ой, Ибрагим, откуда взялись эти слова?

— Мне их дала ночь, — отвечает он.

— С такими словами ты бы стал знаменитым, если б о тебе узнали при дворе Султана.

А он говорит:

— Обо мне там никогда не узнают. Иногда я как будто орел, сильный, с добрым сердцем, и все мне по плечу. Кажется, мог бы обозреть всю землю и заглянуть за ее край, стал бы владыкой мира, потому что я царь воздуха. Но я привязан к земле. И буду вечно ковыряться в пыли, как курица. — Он помолчал, отвернулся и сказал: — Я бы стал орлом, но Господь подрезал мне крылья.

Я спросила:

— А я бы какой птицей стала?

Ибрагим немного подумал и ответил:

— Куропаткой.

Между приверженцами Кемаля и верноподданными Султана, особенно в черкесских группировках, фактически идет гражданская война. Шейхулислам издает фатву, где националисты признаны неверными и должны быть убиты. Муфтий Анкары выпускает свою фатву, где стоят подписи 250-ти его коллег и утверждается, что Султан-халиф — пленник неверных, а посему фатва, изданная под давлением, не правомочна.

Кемаль хитроумно и, безусловно, цинично снимает опасения религиозных и политических консерваторов тем, что открытие парламента в Анкаре в добрую мусульманскую пятницу предваряют чтения из Корана и Хадиса[98]. Проносят стяг Пророка и волосы из его бороды. Режут жертвенных баранов, читают молитвы о благополучии Султана-халифа. Националисты организуют подобные церемонии по всей стране, куча энтузиастов вопит «Аллах велик!». После избрания Президентом Кемаль выражает надежду, что Султан будет править вечно и без иностранного вмешательства. Мустафа Кемаль умеет притворяться.

На следующий день он начинает обхаживать большевиков в Москве и, общаясь на их жаргоне, просит оружие, боеприпасы и пять миллионов рублей. Затем посылает телеграмму Султану с заверениями в своей лояльности. Потом направляет экспедицию против верноподданных Султана, без труда их разбивает и вешает главарей. Враг бежит, многие переходят на сторону Кемаля. Англичане бомбардируют его войска, чтобы отогнать их от столицы. Британцам срочно потребны свежие части союзников, но поблизости только греки. Греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос ухватывается за выпавшую возможность.

Венизелоса предупреждали: если начнет войну с Турцией — поддержки не будет, но теперь он предлагает дивизию в помощь англичанам, а в обмен получает разрешение на совместные действия в районе Смирны. Грек считает, будто получил карт-бланш для полномасштабного вторжения, и уверен, что англичане в итоге поддержат, если все станет свершившимся фактом. Греческие части выходят за обозначенные для них границы, продвигаясь на восток и север. Они оккупируют Эгейское побережье и южный берег острова Мармара. Турецкие войска заняты подавлением мятежей в других местах. Греки занимают Бурсу и продвигаются на двести миль к Ушаку. Далеко в восточной Фракии они осаждают оттоманские гарнизоны и занимают Адрианополь. Из Анкары Кемаль объявляет джихад, чем гневит законодателей. Против греков направляют непокорного черкесского полководца, и его нерегулярные войска изгоняют противника из Демирджи.

Происходит антинационалистическое восстание в Конье — центре ортодоксального ислама. На юго-востоке бунтуют курдские националисты, но они не способны сотрудничать друг с другом. Кемаль подавляет мятеж. Союзники вынуждают отчаявшегося Султана присоединиться к севрскому договору, где тот соглашается на полное расчленение своего царства. Однако договор незаконен, пока не ратифицирован оттоманским парламентом, а парламента больше нет. В Стамбуле всем, включая Султана, ясно, что националисты — единственная надежда Турции, и все официальные действия против них прекращаются.

Кемалю нужно управиться на востоке, прежде чем он сможет заняться греками на западе. Советы прибирают к рукам Азербайджан и, похоже, прихватят Армению, откуда армяне изгнали мусульман и где войсками командуют офицеры старой царской армии.

Кемалю необходимо воспользоваться и Советами, и англичанами, притворившись, что он им подыгрывает. Мустафа создает собственную большевистскую партию и, к великому удивлению своих друзей, назначает их на руководящие посты. Никакая коммунистическая деятельность не дозволяется без партийной санкции. Одновременно Кемаль препятствует советским притязаниям на Армению, спустив с поводка Казима Карабекира, который берет Карс. Убито две тысячи армянских солдат и лишь девять турок. В результате Карабекир выпихивает армян за их священную гору Арарат; подписывается договор, устанавливающий границу там, где она проходит и поныне. Вскоре остатки армян попадут под большевиков и окунутся в невыносимые сумерки за Железным занавесом, глядя на свою святую, но скорбно недосягаемую гору. Из-за этих событий третейское решение президента Вильсона о пределах Армении, выпущенное четырьмя днями позже, окажется смехотворным и останется неопубликованным. Турция и Советы теперь имеют общую границу, что существенно облегчает Кемалю получение оружия, золота и медикаментов.

На юге, в Киликии, солдаты Кемаля противостоят французам, часто весьма успешно. Имеет место такой инцидент: французскому командиру мнится, что перед ним пятнадцатитысячное войско, и он с пятьюстами солдатами сдается отрядику крестьян с ружьями, заряженными птичьей дробью. Французы весьма заинтересованы в том, чтобы удержаться в Сирии, и выжидают, наблюдая, как кемальцы обойдутся с греками.

Прежде чем заняться эллинскими захватчиками, Кемаль нейтрализует банды, которые сами себе закон, не выполняют приказы и действуют независимо, затрудняя стратегию. Из Стамбула он привозит себе в подруги обворожительную Фикрие. Ей двадцать три года, она прекрасно музицирует, не крепка здоровьем, но ведет себя как леди и не ноет. Пока Мустафа Кемаль пребывает с ней в счастливом безбрачии.

И в этот момент Фриц и Мориц ненароком меняют ход истории.

Король Александр[99]хорош собой, как кинозвезда — элегантен и ясноглаз. С офицерскими усиками, облаченный в военную форму, он насмешливо смотрит со старых фотографий — точь-в-точь полузабытый дядюшка, кто погиб на затерянной во времени войне, оставив после себя непременную невесту и мотоцикл, который потом семнадцать лет ржавеет в садовом сарайчике. 17 сентября 1920 года: воспользовавшись послевоенной слабостью оттоманов, Греция воюет с турками и надеется вновь обрести издревле греческий Константинополь, а также западные районы Анатолии. Премьер-министр Венизелос, движимый собственными амбициями и дурными советами неугомонного в своем неблагоразумии Ллойд Джорджа, только что приказал греческим войскам выдвинуться с их позиций в Смирне. Им противостоит наспех сколоченная турецкая армия, где находятся Ибрагим и Каратавук — две жалкие пешки в великих имперских играх. Стремление греков расширить свою территорию на восток станет гибельным, как попытки Энвер-паши добиться того же для оттоманов в Великой войне, но в неделю смерти молодого короля до этой кары еще далеко, и все старые греческие мечтания пребывают в целости. Меж тем, турки лелеют образ новехонькой страны, коя вполне оперившейся восстанет из пепла старой империи.