Губернатор департамента Магдалена решил объявить 22 октября всеобщим праздником и даже выходным днём и предложил присвоить старому дому полковника Маркеса статус национального достояния, памятника культуры, охраняемого государством. В Боготе коммунистическая партия организовала уличные манифестации с требованием назначить Гарсиа Маркеса спикером парламента «во спасение Колумбии». Таксисты включали радиоприёмники в машинах на полную громкость, когда передавали новости из Стокгольма. Репортёр городской газеты Барранкильи опрашивал прохожих, среди них уличную проститутку, и та призналась, что новость о том, что их земляк удостоен Нобелевской премии, ей сообщил в постели клиент и она так обрадовалась, что не смогла удержаться от оргазма, «что, конечно, непрофессионально». Это стало, как потом со смехом заметил сам лауреат, наивысшим признанием милых его сердцу барранкильцев.

Газеты и журналы стали именовать Маркеса «новым Сервантесом», подхватив мысль, высказанную Пабло Нерудой. Американский журнал «Newsweek», который, как и сотни других журналов в мире, поместил фотографию Маркеса на обложке, назвал его «чарующим сказителем», Салман Рушди в английской прессе — «Магическим Маркесом», а «Сто лет одиночества» — «одним из двух-трёх самых значимых и самых мощных произведений, созданных после мировой войны». Нескольким крупнейшим аргентинским и перуанским изданиям Маркес поведал, что «не сможет умереть счастливым, ибо уже бессмертен». Шутил. Но в каждой шутке, как известно, лишь доля шутки.

Расстроил старший сын Родриго — позвонил, поздравил, но сказал, что занят на съёмках своего фильма на севере Мексики и не сможет вырваться с родителями в Стокгольм.

Незадолго до описываемых событий, 8 октября 1982 года, повторно избранный премьер-министром Швеции лидер социал-демократов, давний друг Маркеса Улоф Пальмё заявил, что Маркес помог ему «понять, что мир гораздо шире, чем порой кажется, раздвинул горизонты». (Пальмё в немалой степени способствовал получению Маркесом Нобелевской премии.) Через несколько дней после объявления о присуждении премии один из лучших новых друзей Маркеса, Филипп Гонсалес, лидер социалистической партии Испании, был избран премьер-министром страны. 1 декабря 1982 года президентом Мексики стал Мигель де ла Мадрид, и одним из почётных гостей на церемонии инаугурации был Маркес. (В который раз отметим завидный дар Маркеса дружить — притом дружить перспективно, плодотворно.) Посетив своего давнего друга Фиделя на Кубе, проговорив с ним одиннадцать часов (!), наш герой вылетел в Европу: сначала в Испанию, чтобы лично поздравить Гонсалеса, затем в Париж.

В понедельник, 6 декабря самолёт авиакомпании «Авианка джумбо джет», совершив двадцатидвухчасовой перелёт из Колумбии в Швецию, приземлился в аэропорту города Стокгольма. На самолёте прибыла правительственная делегация Колумбии, двенадцать близких друзей Маркеса (кандидатуры и количество друзей — именно двенадцать — утверждал сам виновник торжества, хотя уверял, что некий Ангуло), а также группа музыкантов.

Когда из Парижа прибыл сам Маркес (намеренно задержавшись), сотни латиноамериканцев, проживающих в Европе, встречали его в аэропорту — как тореадора, как нападающего, забившего решающий гол, как национального героя. С ним прилетели Мерседес, сын Гонсало, жена Миттерана Даниэлла, Реже Дебре, Плинио, Тачия…

Было около десяти градусов мороза. Шёл снег, по взлётно-посадочной полосе мела позёмка. Первые фотографии Маркеса, в северной декабрьской тьме ступившего на шведскую землю, сделала его бывшая возлюбленная — Тачия, сама себя назначившая «официальным фотокорреспондентом лауреата Нобелевской премии по литературе Гарсиа Маркеса» и получившая аккредитацию, так называемый press-pass. Отказавшись от пресс-конференции в аэропорту, Маркес с семьёй сразу направился на протокольном «вольво» в Гранд-отель и поселился в трёхкомнатном сьюте № 208.

«Вообще-то я плохо сплю на новом месте, — вспоминал Маркес. — Но в ту первую ночь в морозном Стокгольме заснул быстро. И вдруг среди ночи проснулся — будто толкнули. Огляделся — Мерседес рядом тихонько посапывает. Накануне вечером мне сказали, что все лауреаты Нобелевской премии по литературе селятся именно в этом номере. То есть и Киплинг, и Томас Манн, и Неруда, и Астуриас, и Фолкнер спали в этой постели, подумал с ужасом я… Встал, взял подушку и пошёл спать на кушетку в гостиной».

С лауреатами Нобелевской премии 1982 года в Стокгольме работала в качестве переводчика-гида-консультанта Карин Лиден — профессор Упсальского университета, журналистка-полиглот, переводчица, в том числе и латиноамериканской литературы, давняя, с университетских пор, добрая моя подруга.

— На второй вечер в сьюте Гарсиа Маркеса собралось много народу, — рассказывала мне Карин. — Друзья, друзья друзей, знакомые и незнакомые, режиссёр Педро Клавихо снимал всё это на камеру для документального фильма… Выпивали, закусывали, шумели. Маркес увлёк в ванную своего друга Альфонсо Фуэнмайора и дал прочесть заготовленную им речь — Фуэнмайору она понравилась, «особенно в политическом аспекте», он, помню, просил ещё что-то вставить, потом дополнял, вспоминал какие-то неизвестные имена, факты… Маркес очень волновался, я физически ощущала исходящие от него нервные флюиды. По-моему, он даже выпил лишнего, по крайней мере, я видела, как он плеснул себе в фужер бутылочку коньяку из мини-бара, но Мерседес не отходила ни на шаг. Она, как и многие, не была в восторге от идеи Габо появиться на торжественной церемонии в ликилики, но не спорила с мужем, наоборот, приводила аргументы в пользу его решения, что-то в смысле необходимости публичной поддержки латиноамериканской культуры и независимости. У меня он поинтересовался, как читается на шведском языке «Сто лет одиночества» и не знаю ли я, какого мнения о романе наш король. Я не читала роман по-шведски и не знала мнения короля, но слукавила, что король в восторге, а читается роман превосходно, будто швед написал. Маркес расхохотался. «Психически больной швед, не правда ли? — спросил. — Буйный, да?» В тот вечер в Гранд-отеле вообще много и нервно смеялись, чувствовалось напряжение, но больше всех переживала Мерседес, хотя виду не показывала.

Речи лауреатами произносились традиционно с 17.00 до 18.30 в Театре Шведской академии литературы в присутствии двухсот специально приглашённых гостей и общей аудитории в четыреста человек. Ровно в 17.00 известным писателем, секретарём Академии Лэнком Ларсом Гилленстеном был представлен залу наш герой, появившийся на сцене в клетчатом пиджаке, тёмных брюках и белой сорочке с ярко-красным дизайнерским галстуком в горошек.

«— Своим галстуком он показывает всем, — услышала я за спиной шёпот, — что сам красный и красные обеспечили ему премию, Кастро и Брежнев, — вспоминала Карин Лиден. — Следующим лауреатом будет советский или китаец. Старик Нобель в гробу перевернулся!» И ещё: «Этот колумбийский петух в своём репертуаре». Я была так возмущена, что хотела обернуться и треснуть этих буржуев сумкой, едва сдержалась! Ларс Гилленстен говорил по-шведски, а многочисленные комментаторы, особенно латиноамериканские, горячо и громко комментировали происходящее, как финальный матч чемпионата мира по футболу, с выкриками на весь зал. Гилленстен отмечал, что Гарсиа Маркес получил Нобелевскую премию по литературе «за романы и рассказы, в которых фантазия и реальность, совмещаясь, отражают жизнь и конфликты целого континента»…