Полкан 1-й (сын Сметанки из Аравии), он не покидал Хренового. У Кутайсова в числе родоначальников его завода был Полкан серый завода Орловых, он-то, вероятно, и был отцом Ремизы. Указание же, что Полкан 1-й был сыном Сметанки, вероятно, сделано неспроста. Невольно рождается предположение, что Полкан Кутайсова был сыном кобылы, которая была дочерью Полкана 1-го хреновского от Сметанки. Это вполне возможно.

Все приведенные данные очень интересны не только с генеалогической, но и с исторической точки зрения. Они проливают свет на происхождение женской линии Храпуньи и показывают, какое большое влияние имели заводы того времени на коневодство своих районов. Три кобылы – Сорока, Хозяйка и Хвальная – были проданы крестьянам. Это лучший ответ тем людям, которые писали и пишут, что рысистые заводы, принадлежавшие помещикам, не приносили никакой пользы крестьянству. Во время империалистической войны мне пришлось видеть очень много лошадей в Кирсановском уезде Тамбовской губернии. Завод Лейхтенбергского находился в этом районе и, несомненно, оказал на местное коневодство большое влияние. У тамошних крестьян попадались такие выдающиеся лошади, что я диву давался и с завистью смотрел на них. Теперь меня уже не удивляет высокое качество многих крестьянских кобыл того времени, ибо я знаю те источники, из которых был позаимствован этот превосходный материал.

Родословная Храпуньи интересна еще и тем, что показывает, как сильны были датские и голландские элементы у кутайсовских лошадей.

Вернусь опять к выводке производителей на Ивановском заводе. Кроме собственных заводских жеребцов, там было еще два жеребца других заводов – Мандарин (Нежданный – Крестьянка), лошадь хорошего класса, но по себе заурядная, и сазановский Баловник. Поступление Баловника в завод было явным недоразумением, что мы с Афанасьевым и высказали Кочеткову. Об ивановских жеребцах много говорили в коннозаводских кругах, их репутация была очень хорошей и вполне соответствовала их высоким достоинствам.

Выводка ставочных лошадей протекала быстро. Молодежь смотрели более или менее поверхностно. После обеда нам предстояла еще поездка в табун. Мой интерес возрастал, потому что я находился под свежим впечатлением от замечательных афанасьевских кобыл и должен был смотреть ивановский табун не один, а вместе с Афанасьевым.

В Ивановке было два табуна – подсосный и холостой. Табун маток в заводе Лейхтенбергского производил большое впечатление. Кобылы были очень однотипны: здесь преобладали вороные и гнедые матки, серых и белых было две-три. Все кобылы отличались превосходными спинами, были длинны, в большинстве случаев широки, низки на ногах и вполне породны. Группа вороных уступала группе гнедых. Общность типа ясно сказывалась в этом табуне, что было вполне понятно: большинство этих лошадей имели в той или другой степени кровь Кряжа и Машистого. Кроме того, многие кобылы были родственны друг другу и по женским линиям. Столь продолжительная заводская работа в одном направлении, с одними и теми же жеребцами или их прямыми потомками создала тот тип лошадей, которым щеголял Ивановский завод.

Табун маток был необыкновенно ровный по своему составу. Хозяйка, Долина, Мечта и Грозная были лучшими в табуне. Остальные были так однотипны и хороши, что выделить какую-либо было затруднительно. Такое явление я наблюдал в очень немногих заводах, и в этом отношении Ивановский завод занимал в России одно из первых мест. Старые кобылы были всё же лучше молодых, и на это мы с Афанасьевым обратили внимание Кочеткова.

Заводское дело в Ивановском заводе велось рутинно, по старинке. Здесь было, если можно так выразиться, массовое производство лошади, индивидуального подхода к отдельным рысакам не было. Все отъемыши воспитывались одинаково, полуторники и двухлетки тоже. Было варковое содержание кобыл, производители были закормлены и работались мало. Некоторых кобыл брали в матки, когда они прошли только работу в заводе, что было явно недостаточно. Лошади этого завода продавались ставками. Такая продажа хотя и избавляла администрацию от необходимости заниматься отдельными лошадьми, но была неудобна по многим причинам. Вся ставка лошадей обычно попадала в руки одного барышника – последнее время их покупал московский туз конной торговли, знаменитый Ильюшин. Весьма возможно, что лучшие лошади так и не попали на ипподром, лишились возможности прославиться и погибли для коннозаводства. Ильюшин первым делом, не считаясь с резвостью, собирал пары из лучших по себе лошадей. Некоторые пары предназначались на придворную конюшню, другие – частным лицам. Нередко покупатели заказывали пару Ильюшину тысяч на восемь-десять, и пара собиралась из лошадей разных заводов. Несколько особенно густых и эффектных лошадей оставляли для царских одиночек. Это не значит, что все они попадали на царскую конюшню, некоторые раскупались московскими богачами. Остаток ставки шел по рукам, иногда отдельные экземпляры попадали на ипподром. Ясно, что такая продажа лошадей из завода была выгодна в материальном отношении, но преступна в коннозаводском. Лучшие лошади, созданные в заводе, остались невыявленными и пропали в городской езде. Это вело завод к упадку, он жил на проценты с того капитала, который ему оставили Сахновский и Бутович. Основа завода была так хороша, что и при неправильной постановке дела в последние десять-пятнадцать лет завод не утратил былой славы. Если бы в Ивановке дело продолжали вести так же еще с десяток лет, то завод превратился бы во второстепенный.

Обычно для пополнения заводского состава ежегодно оставляли две-три лошади. Их отдавали в призовую конюшню Вахтера, они-то главным образом и бежали на столичных ипподромах.

Нельзя обойти молчанием успехи лошадей Ивановского завода на различных выставках. На Всероссийских выставках в Москве 1899 и 1910 го дов лошади Ивановского завода были представлены блестяще. На первой Кречет получил золотую медаль и вторую премию, а Крот получил первую премию среди двухлеток. Кобылы этого завода также были награждены: в 1910 году Мельница получила вторую премию среди заводских маток, хотя, несомненно, была лучшей кобылой на выставке. В Тамбове ивановские рысаки получили высшие награды, лошади других коннозаводчиков не могли с ними конкурировать. Такие успехи, конечно, отразились на известности завода и самым благотворным образом сказались на цене.

Ивановский завод оказал большое влияние на рысистое коннозаводство нашей страны. Можно назвать целые заводы, которые возникли на лейхтенберговском материале; другие обновляли свои составы покупкой кобыл этого завода; третьи, например завод Казакова, стремились купить там маток. Многие ивановские жеребцы состояли производителями в других заводах. Правда, в последние годы ивановские линии не были уже модными и боевыми, а потому лейхтенберговских жеребцов брали преимущественно во второклассные или упряжные заводы. Отсюда исключительное влияние Ивановского завода на массовое коневодство страны, в первую очередь в Саратовской, Тамбовской и отчасти Воронежской губерниях.

…Когда мы вернулись из табунов, уже стемнело. В гостиной у Цешау был накрыт чай. Воспользовавшись