– Слава Богу, наконец-то они проснулись! – облегченно выдохнул Дэвид и хотел было повести семью к воротам, но вдруг заметил, что солдаты спешно открывают засов и впускают дервишей. – Эти сволочи сдаются дервишам!

– Мы храним верность Божественному Махди! – кричали солдаты. – Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммед Махди – его пророк! – Входите, правоверные, и не убивайте нас, мы ваши братья по вере!

Ворота распахнулись, и во двор ворвалась толпа дервишей в цветастых джиббах. Безжалостно порубив египетских предателей, огромная толпа, топча их мертвые тела, заполонила внутренний двор. Многие держали в руках горящие факелы, тускло освещавшие эту ужасную сцену. Дэвид хотел было запереть дверь на засов, но в этот момент на верхней ступеньке каменной лестницы появилась величественная фигура Гордона в мундире со всеми регалиями.

Генерал Чарлз Гордон, по всей вероятности, собирался произвести должное впечатление на ворвавшихся дикарей и варваров. Он явно потратил немало времени, чтобы облачиться в парадную форму и нацепить свои ордена, в то время как улицы города были уже в руках дервишей. Правда, при нем не было оружия, одна лишь легкая трость. Видимо, он все еще надеялся покорить непрошеных гостей своим видом.

Окинув толпу дьявольским блеском голубых глаз, он поднял руку, гася невероятный шум. Дэвиду этот жест показался театральным и в высшей степени бесполезным, но, к его удивлению, стало тихо. Какое-то время Гордон стоял с поднятыми руками, словно дирижер перед огромным симфоническим оркестром, потом заговорил по-арабски с сильным акцентом, но спокойно и твердо:

– Я хочу поговорить с вашим господином Махди.

Толпа дервишей заколыхалась, как стебли созревшей дурры под сильным ветром, но ответить никто не посмел.

– Кто у вас командир? – грозно вопросил Гордон, не оставляя сомнений, кто здесь истинный хозяин положения. – Пусть он выйдет вперед!

От толпы дервишей отделился высокий и поразительно красивый мужчина в зеленом тюрбане на голове.

– Я Осман Аталан, эмир племени беджа, а это мои аггагиры.

– Я слышал о тебе, – высокомерно заявил Гордон. – Подойди ближе.

– Гордон-паша, ты больше не будешь отдавать приказы сынам ислама, поскольку это последний день в твоей жизни.

– Не угрожай мне, эмир Аталан. Я не боюсь смерти.

– В таком случае спустись вниз и прими ее, как и подобает мужчине, а не трусливой собаке неверных.

Несколько секунд генерал Гордон с презрением смотрел на Османа с вершины лестницы, а укрывшийся за дверью Дэвид с ужасом думал, что сейчас творится в голове этого безрассудного человека. Неужели даже в этот момент он не испытывал страха или хотя бы сомнений? На лице Гордона действительно не было никаких эмоций. Он медленно спускался вниз, будто шествуя на торжественном параде. Остановившись на ступеньку выше Османа Аталана, он вперился в него голубыми глазами.

Эмир долго не отводил взгляда, потом тихо сказал:

– Да, Гордон-паша, я вижу, что ты действительно храбрый человек. – Он сделал резкий выпад и вонзил свой меч в живот Гордона на всю его длину. Голубые глаза генерала померкли, словно потухшая от сильного ветра свеча, а черты исказились от внезапной боли, расплываясь подобно воску. Он всеми силами старался удержаться на ногах, но жизнь уже покидала обреченное тело. Осман выдернул меч и, сжимая рукоятку обеими руками, ждал когда противник опустится на колени. Гордон зашатался и стал медленно оседать. Эмир размахнулся и ловко полоснул по шее Гордона, уже склонившего седую голову в предсмертной судороге. Острый клинок мелькнул в воздухе, и в следующее мгновение голова генерала слетела, как перезревший плод с кокосового дерева. Она гулко стукнулась о каменную ступеньку и покатилась вниз, разбрызгивая кровь. Осман спустился следом, схватил ее за волосы и высоко поднял над головой, демонстрируя своим аггагирам.

– Это наш главный подарок Божественному Махди! Его пророчество исполнено! Воля и слово Аллаха будут править всеми живущими на земле!

Ночное небо разрезал громкий рев дервишей:

– Аллах акбар!

В последовавшей за этим тишине Осман продолжил свою речь:

– Вы сделали хороший подарок Мухаммеду Махди, а он в ответ дарит вам этот город на десять дней со всеми его богатствами и жителями.

Дэвид не мог больше слышать этого и, пока внимание дервишей было всецело приковано к своему эмиру, осторожно закрыл дверь, запер ее на засов, позвал детей и направился по темным коридорам через винный погреб в дальний конец здания. Придерживая голову Эмбер на своем плече, он подошел к низкой двери, ведущей в жилые комнаты прислуги. Позади слышался звон разбитых стекол и треск мебели. Женщины испуганно прислушивались к топоту ног над головами, пытаясь определить, куда направляются разбушевавшиеся дервиши. Через минуту они с трудом открыли еще одну дверь и вышли наружу.

Едкий запах свидетельствовал, что это задний двор, где обычно стояли бочки с экскрементами. Нечистоты не убирали уже много месяцев, и в воздухе висела невыносимая вонь. Утешало только то, что ни один мусульманин не рискнет подойти сюда. Они остановились, соображая, что делать дальше. На близлежащей улице послышались выстрелы и душераздирающие крики. Через минуту они донеслись и до того крыла здания, которое они только что покинули.

– Как нам теперь быть, папа? – спросила Ребекка.

– Не знаю, – честно признался Дэвид и погладил по голове Эмбер. – Они здесь повсюду. Такое впечатление, что в городе нам негде спрятаться.

– Пароход Райдера Кортни должен сейчас находиться в канале. Но нужно поторопиться, иначе он уплывет один.

– Как можно добраться туда самым коротким путем? – тихо спросил Дэвид.

– Нужно держаться подальше от берега – дервиши уже грабят дома богатых жителей на побережье.

– Да, ты права.

– Думаю, лучше пройти по бедным улицам.

– Хорошо, показывай дорогу!

Ребекка с Назирой взяли Саффрон за руки и побежали по темной улочке между бочками с нечистотами. В конце ее Ребекка остановилась, проверяя, свободен ли путь. Они свернули в другой переулок и на перекрестке вновь осторожно выглянули из-за угла. Дважды Ребекка замечала неподалеку дервишей и сворачивала в сторону, избегая нежелательной встречи. На задворках бельгийского консульства они чуть было не нарвались на толпу дервишей, взламывавших парадную дверь. Через некоторое время им это удалось, и грабители вломились в темный дом.

Ребекка лихорадочно оглядывалась в поисках нового пути к каналу, но в этот момент толпа дико орущих дервишей вывалилась во двор консульства, волоча за собой визжащего как недорезанный поросенок Ле Блана. Он отчаянно вырывался, но, разумеется, не мог справиться с крепкими воинами. Дервиши швырнули его спиной на землю и в два счета сорвали одежду. Один из них вынул кинжал, наклонился над распростертым телом консула, схватил левой рукой его обнаженные половые органы, а правой размашисто отсек их одним ударом, оставив в нижней части живота зияющую рану. Под громкий хохот дервишей он поднял окровавленные гениталии вверх, а потом сунул их в широко раскрытый от боли рот Ле Блана. Процедура публичного унижения закончилась тем, что дервиши отрубили консулу сначала обе ступни, а потом кисти рук и ушли грабить дом, оставив искалеченного на окровавленной пыльной земле. Каким-то образом Ле Блан сумел присесть в позе Будды и долго пытался окровавленными культями вынуть изо рта собственные половые органы.