Сюда, на гору Исибасияма, Ёритомо привел три сотни своих конников, проведав о том, что здешний наместник-Тайра решил послать воинство на восток, в Идзу. Выступать пришлось ночью, чтобы застать неприятеля врасплох. Свое войско Ёритомо расположил к югу от великого тракта Токайдо, по которому должны были двигаться Тайра. Если его малая рать сможет сманить их с дороги, в буераки у гор Хаконэ, быть может, этот неожиданны! ход ослабит их мощь и принесет Минамото победу. Так размышлял Ёритомо. Однако и он кое-чего не предвидел: дождя. За тучами луна, чей свет должен был освещать им путь, совершенно исчезла из виду, а факелы то и дело гасли. Если же удавалось поддерживать в них огонь, пелена мелких капель — россыпь яхонтов в мерцающем свете пламени — заслоняла окрестные холмы. После схода с Токайдо отыскать путь в темноте оказалось весьма трудным делом, а определить направление слежки за Тайра — почти невозможным. Наконец, когда ближе к рассвету дождь перешел в мелкую морось, Ёритомо сумел выстроить войско вдоль хребта Исибасиямы, лицом к западу, и стал ждать неприятеля.

Вскоре, едва рассвело, вернулся один из разведчиков. Вид у него был бледный.

— Господин, они идут! — выкрикнул он, заставляя коня карабкаться на кручу, где расположились остальные.

— Сколько их? — спросил Ёритомо.

— Мне столько не сосчитать, господин. Должно быть, тысячи против наших нескольких сотен.

— А людей господина Миуры, нашего подкрепления, там не видно?

— Должно быть, еще не прибыли, повелитель.

Ёритомо нашел силы побороть страх — подбодрил себя, вспомнив, с каким пылом присягали ему эти несколько сотен. Уж они-то не отрекутся. Они-то не дрогнут.

Когда небо на горизонте посветлело, Ёритомо стал различать всадников, показавшихся на противоположном гребне, — воинов под красными стягами Тайра. Эти воины не выкликали имен, не пускали гудящих стрел, не заявляли о себе гонгами и барабанным боем, даже не строились в линию. Без видимой команды или представления они ринулись вниз, в лощину, воздев высоко флаги и факелы, — точно огненная волна хлынула навстречу Минамото. Когда конница Тайра загрохотала уже по их склону, один из сподвижников Ёритомо спросил:

— Господин, что будем делать?

Всего второй раз он водил войско в бой и не смел отступить — ради собственной чести. Вместе с тем надежды на победу не было. Ёритомо, как никогда, остро почувствовал свою неопытность — следствие безвозвратно потерянных лет, отданных учению Будды вместо ратного дела. Он задумался, достаточно ли прославленных предков, чтобы победить. «Неужели Хатиман привел меня сюда для проверки?» Он оглянулся на воинов — те выжидательно смотрели на него.

— Пора и битве начаться, — произнес он, успокоившись. — Вперед!

С могучим ревом дружина Минамото ринулась вниз по косогору навстречу наступающим Тайра. Ёритомо со своего возвышения видел, как его люди смяли передние ряды неприятеля всей своей мощью. Снова припустил дождь — забарабанил по нагинатам и шлемам, наплечникам содэ и клинкам мечей. Вскоре к нему примешались другие капли — алые, брызжа и струясь по склону холма. Ёритомо с ужасом наблюдал, как его рать тает с трех сотен до одной, до половины, до десяти воинов.

— Господин, надо отходить, — сказали ему самураи. Ёритомо вспомнил Рокухару — миг, когда его отца пришлось удержать от нападения на оплот Тайра в смуту Хэйдзи. Он подивился тому, сколь схожи оказались их судьбы, однако не хотел повторить отцовскую неудачу. Вытащив лук, он принялся посылать во встречный поток воинов стрелу за стрелой, без передышки на подсчет жертв. Теперь в ней не было нужды: Тайра неумолимо наступали, все ближе и ближе…

— Господин! — Воевода схватил его коня под уздцы и резко развернул. Тогда, не видя иного пути, Ёритомо отшвырнул лук и поскакал на восток, в глубь гор Хаконэ. Тайра бросились вдогонку, пуская стрелы и швыряясь в насмешку камнями.

После, в покаянной молитве Каннон и Хатиману, Ёритомо спрашивал себя, не суждено ли и ему окончить дни, как отцу, в бегстве навстречу смерти и бесславию.

Той же ночью, в середине восьмой луны, на четвертом году эпохи Дзисё, Тайра Киёмори проснулся под гулкий перестук и клацанье, доносящиеся из сада, куда выходили двери его спальни. Киёмори поднялся и отодвинул сёдзи, впуская внутрь влажный ночной воздух.

В лунном свете посреди сада над кипой сухих листьев и палой хвои, словно детские мячики, перекатывались сотни и сотни пустых черепов. На глазах Киёмори они вдруг задвигались слаженно: устремились друг к другу, громоздясь в огромную пирамиду. Порой на иных черепах проступали черты то одного, то другого лица, и Киёмори узнавал эти лица. Одно принадлежало военачальнику Минамото Ёситомо, другое — его сыну Гэнде Ёсихире. Мелькал среди них и Наритика.

— Ха! — воскликнул Киёмори. — Пришли снова терзать меня? Зря стараетесь! Я вас не боюсь!

Гора черепов все росла и росла, пока не обернулась гигантским черепом из черепов втрое выше человека. Его провалы-глазницы светились красным.

— Очень страшно, — проворчал Киёмори. — И это все? Тут же поверх гигантского черепа возникло лицо — призрачное, со впалыми щеками и глубоко сидящими глазами.

— А-а, — сказал Киёмори, — Син-ин. Вот мы и встретились.

— Берегись, Киёмори-сан, — прогудел призрак голосом, походящим на вой ветра в пещере. — Черепа эти — сила, которую я воздвиг против тебя. Духи убитых тобой и их живые потомки приведут Тайра к погибели.

— Тебе меня не напугать, — отозвался Киёмори. — Твой брат сумел изгнать тебя из Рокухары одним пением и молитвой. Все твои угрозы и козни нам, Тайра, нипочем. Вы, демоны да призраки, бессильны, пока сам человек не попустит чему-то свершиться.

— Верно, — согласился Син-ин. — Пока человек не попустит. Вот почему, с помощью Кэнрэймон-ин, я сжег императорский дворец. Вот почему, с помощью Мунэмори, разрушил Энрякудзи и вызвал ураган. Вот почему, уже с твоей помощью, я уничтожил Сигэмори и предал Хэйан-Кё разорению.

— Гнусная ложь, — прошипел Киёмори.

— И вот почему, с помощью Ёритомо, я сокрушу Тайра.

— Никогда, — тихо отозвался Киёмори. — Моих грехов довольно, чтобы стать еще злейшим демоном, чем ты. Я провел Царя-Дракона. Я нарушил данный Будде завет, а значит, провел и его. Я одолел всех богов, так что одолеть тебя теперь — невелика забота. — Он сел и принялся смотреть на гигантский череп в ночи, пока наваждение не исчезло.

Удалившись от волнений, которыми грозило соседство с воинственными монахами и прочими смутьянами, новая столица оказалась вдалеке и от вестей, приходящих из восточных земель. Лишь через семь дней, к началу девятой луны, слух о восстании Ёритомо достиг Фукухары.

Когда Мунэмори услышал от слуги, что во дворе его ждет гонец с донесением, он раздраженно вздохнул. Гонец прибыл в усадьбу его отца, где князь Киёмори праздновал завершение постройки нового императорского дворца. В этом унылом месте впервые выдался повод для празднества, и Мунэмори овладело раздражение перед перспективой покинуть танцовщиц госэти и музыкантш с кото.