— Гонец из знатного дома того и жди угодит в засаду.

Мара засмеялась, но, увидев непонимающее лицо Кевина, вывела его из недоумения:

— Купеческие вестники часто напяливают одежду геральдических цветов какого-нибудь знатного дома, потому что это отпугивает уличных мальчишек и те не решаются швырять в них камнями. Но теперь гонец, который по праву носит эти цвета, подвергается большей опасности: он становится заманчивой поживой для тех, кому нужны сведения. Поскольку пытка страшнее синяка от камня, роли переменились. — Закончив объяснение, она вновь обратилась к Арака-си:

— Что нового?

— В темных закоулках — странные группы мужчин, которые прячут доспехи под плащами и обходятся без символов принадлежности к каким-либо домам. Имперские Белые обходят их стороной.

— Убийцы? — предположила Мара.

В полной неподвижности и не отводя взгляда от мастера, она дожидалась его ответа, пока слуга подбирал упавшую накидку.

Аракаси пожал плечами:

— Может быть и так. А может быть, это армия какого-нибудь властителя просачивается в город. Кроме того, они могут оказаться агентами императора, которые негласно разосланы по городу поглядеть, не нарушает ли кто-нибудь указа об Имперском мире. Некто, занимающий весьма высокое положение, допустил, чтобы кое-какие сведения просочились за пределы дворца и породили бурные толки.

Мара опустилась на ближайшую подушку и знаком дала всем прочим разрешение удалиться.

Но Аракаси не воспользовался этим разрешением:

— Я хотел бы добавить еще кое-что. Некоторые из требований мидкемийского короля к нашему императору… производят странное впечатление.

Кевин насторожился:

— Что ты имеешь в виду?

— Возмещение. Лиам настаивает на выплате примерно сотни миллионов цинтий в возмещение ущерба, причиненного его народу.

Мара резко выпрямилась:

— Немыслимо!

Кевин произвел в уме несложные подсчеты и пришел к выводу, что мидкемийский монарх проявил подлинное великодушие. В пересчете на деньги Королевства Лиам требовал сумму около трехсот тысяч золотых соверенов, что едва могло покрыть расходы на содержание Западных Армий в полевых условиях в течение девяти лет.

— Ему следовало бы потребовать вдвое больше.

— Дело не в сумме, а в самом принципе возмещения ущерба, — огорченно возразила Мара. — Ичиндар не может пойти на такую выплату без ущерба для чести. Это опозорило бы Цурануани перед богами!

— Именно поэтому Свет Небес ответил отказом, — сообщил Аракаси. — Но зато он преподнес «в дар» молодому королю редчайшие драгоценные камни, которые стоят приблизительно сто миллионов цинтий.

Воздавая должное находчивости императора, Мара улыбнулась:

— Даже Высший Совет не может отказать ему в праве сделать подарок другому монарху.

— И еще одно достойно упоминания. — Аракаси многозначительно взглянул на Кевина. — Лиам хочет, чтобы состоялся обмен военнопленными.

Раб из мира варваров и его госпожа в одно и то же мгновение обратили друг к другу странные, красноречивые взгляды. А потом, снова обратясь к Аракаси, Мара спросила:

— Я понимаю, чего он хочет, но согласится ли Ичиндар?

— Кто может это сказать? — еще раз пожал плечами Аракаси. — Передать рабов Королю Островов — дело нехитрое. Лиам может делать с ними, что ему заблагорассудится. Куда более сложный вопрос — что будет делать император с нашими возвращающимися военнопленными?

Молчание затянулось. Не подлежало сомнению, что в Цурануани таким людям никогда не удастся вновь обрести честь и свободу.

Внезапно ощутив ужасную усталость, Мара принялась разглядывать собственные ноги. Синяки, оставшиеся после бегства с арены, были уже не видны, но каждое упоминание о рабстве и свободе бередило душевные раны.

— Что слышно о Минванаби?

Ответ последовал без промедления:

— Там готовят для войны больше трех тысяч солдат.

Мара встревоженно вскинула глаза:

— Они направляются к Священному Городу?

— Нет. Просто готовятся, не выступая за пределы поместья Минванаби.

Глаза у Мары сузились.

— Почему?

Но ответил ей не Аракаси, а Люджан, задержавшийся у дверей после того, как назначил воинов на посты у каждой двери и каждого окна.

— У Десио есть основания опасаться Имперского мира, госпожа. Если ты отступишься от распрей с Минванаби, то отвергнешь лишь обязательства, связанные с кровной местью. Найдутся такие, которые усмотрят в этом урон для чести Акомы, но кто посмеет осудить тебя за повиновение Свету Небес? Если император заставит враждующие дома сохранять мир, то Десио не сумеет исполнить то, в чем поклялся на крови перед богом Туракаму. Он должен уничтожить нас, не дожидаясь, пока мощь императора чрезмерно возрастет… в противном случае он оскорбит бога смерти.

Кевин взял на себя смелость послать слугу за холодным питьем для госпожи. Он чувствовал, как трудно ей сохранять самообладание.

— Неужели Десио осмелится напасть на императора? — спросила она.

Аракаси покачал головой:

— В открытую — нет. Но если у Высшего Совета отыщется причина для объединения против воли императора, то у Десио под рукой окажется самая многочисленная армия в пределах досягаемости от Кентосани. Такое стечение обстоятельств может оказаться весьма опасным.

Мара прикусила губу. Сейчас, когда клан Омекан расколот на два лагеря — сторонников Деканто и Аксантукара, — опасность совершенно очевидна: Десио может стать новым Имперским Стратегом, если достаточно много партий в Высшем Совете решат прибегнуть к силе, чтобы воспротивиться императорскому указу.

Кевин добавил еще одно малоприятное соображение к тем, которые уже были высказаны:

— Три тысячи мечей Минванаби за стенами Высшего Совета могут послужить убедительным аргументом, даже если он и не располагает явным большинством голосов.

Истерзанная не только усталостью, Мара мрачно взглянула на стакан с напитком, доставленным слугой. Впору было подумать, что ей подали смертельный яд. Потом она постаралась взять себя в руки.

— Переговоры в Мидкемии состоятся не раньше чем через три дня. Пока Ичиндару и Лиаму не удастся достичь согласия, все это только домыслы. А теперь, когда мы находимся в безопасности Имперского дворца, давайте насладимся этим спокойным временем.

Аракаси поклонился глубже чем обычно и бесшумно удалился. Мара сидела, уставившись в одну точку, словно провожала мастера невидящим взглядом, и возвратилась к действительности только тогда, когда Кевин пристроился рядом и обнял ее. Опасаясь, что голос выдаст ее смятение, Мара все-таки докончила свою мысль: