голого хлеба будет есть и яйца, и молоко с маслом, и мясо. Я, конечно, в арифметике не так силен как ты, но, сдается мне, что книжечка-то не особо и врет. То есть врет, конечно: я и так, и эдак прикидывал, но все равно получатся что на самом деле потребно будет центнера на два больше, а то и на три. Только если всякие овощи с фруктами тоже по какой-то шкале на хлеб пересчитывать…

— Интересная точка зрения… да, книжечку ты мне почитать дай: лишние знания, как ты говоришь, тоже лишними не будут. А я… да, вот что сказать хотел: мне тут товарищ один сказал, что на селекционера Пустовойта жалоба коллективная пришла, написано, что он против Советской власти злостно замышляет…

— Это зерном которого всю Кубань засеяли?

— Да.

— А товарищ этот не сообщил, кто именно на Пустовойта пожаловался?

— А как же! Верные его соратники, ученые Кубанского сельхозинститута.

— Списочек есть?

— У товарища Малинина списочек… я просто думаю, что может стоит этот случай в газетах расписать? А то что-то многовато подобных жалоб сейчас в разные инстанции приходит: что-то очень много товарищей желают срочно занять высокие должности в повышенными зарплатами и прочими льготами.

— Вот просто взять и написать, что клеветники, возведшие напраслину на товарища Пустовойта по всей строгости советских законов, потому что товарищу Буряту морды их не понравились?

— Но ты же председатель ЦИК, так прими закон, по которому за клевету на заслуженных людей нужно обязательно по всей строгости. Вплоть до высшей меры социальной защиты — надеюсь, что это инстинкты хапужно-завистливые пригасит.

— Ну, насчет высшей меры — это ты придумал… правильно, наверное.

— Ты только Сталину не говори, что это я придумал, а то он меня сожрет.

Слава, у нас в стране — свобода слова. Любой человек вправе нести любую чушь. А государство — например, в моем лице — вправе эту чушь игнорировать… или принимать к сведению. Ты де у нас кто?

— Кто-кто… начальник отдела в Госплане.

— Это — что. А кто — ты у нас советский гражданин. Представитель, можно сказать, народа. И твой глас — это как раз глас народа получается…

— Ну уж…

— А кто там конкретно в народе что вякнул — не царское дело разбираться. Глас народа властью услышан, осмыслен… Так что раз уж народ желает за клевету высшую меру применять — то кто мы такие, чтобы глас его игнорировать?

— Ну, раз глас народа, тогда да. И подожди, я сейчас домой поднимусь, еще один глас принесу. Я тут на досуге просто так подсчитал, со скуки, можно сказать… в общем, если в новых областях площади госхозов вдвое увеличить…

— Слава, доешь спокойно, после ужина свой глас ко мне занесешь, там обсудим.

— Конечно… ты извини, мне тут просто в голову внезапно пришло… вспомнилось: у России каждые одиннадцать-двенадцать лет…

— Это тебе вспомнилось, а я, между прочим, этого и не забывал. Ты еще что-то хочешь мне рассказать о том, что у нас продукт хранить негде?

— Нет… ладно, после ужина все занесу, там действительно будет что обсудить…

Забота о продовольствии — дело исключительно важное (особенно когда с продуктами вообще паршиво). Но не менее важное дело — забота о том, чтобы это продовольствие никто отобрать не смог. А желающих было немало, все же прокормить себя могли далеко не все страны на планете. И даже в Европе не все страны — а раз Советская Россия их кормить не желает… Больше всего тех же британцев возмущало то, что СССР отказался продавать Британии зерно и сахар. Правда, на цены, предлагаемые британцами, вообще никто в мире не позарился. Даже Аргентина — и та зерно за предложенные англичанами суммы поставлять отказалась. И даже мясо им продавать отказалась — точнее, мясо они поставить в Британию согласились, но оплачивать поставки потребовали американскими долларами или просто золотом. Не то, чтобы об этом на каждом углу заинтересованные стороны кричали, но кому надо — тот об этом узнал — и курс фунта сразу упал на двенадцать процентов. Потому что янки тоже фунты брать за зерно не захотели.

Французы тоже остались недовольны отказом поставлять им зерно — настолько недовольны, что начали уговаривать соседей объявить Советскому Союзу полное торговое эмбарго. Правда уговоры особым успехом не увенчались: для этих соседей контракты с Советским Союзом гарантировали достаточно приличный уровень доходов. Бельгийцы — те с удовольствием продавали в СССР различные станки, голландцы колониальными товарами Советский Союз снабжали, причем не только своими: те же британцы голландцев не спрашивали, для чего они всякое в их колониях покупают…

А хорошие бельгийские станки начинали работать на различных хороших советских заводах. Например, на заводе по выпуску тяжелых мотоциклов с коляской, или на заводе по выпуску легких грузовичков. А то, что в коляске мотоцикла ставился двенадцатимиллиметровый пулемет, а на грузовичке — вообще автоматическая пушка калибром двадцать три миллиметра — так это конструктивные особенности, обусловленный суровой русской природой. Надо же чем-то отбиваться от стай диких медведей, подкарауливающих путников на лесных дорогах? К тому же при нужде и пулемет, и пушку снять можно…

На трех закупленных в США Микояном консервных фабриках выпускались, как бы странным это не казалось, консервы. Тушенка в основном, в фунтовых банках. В банках из белой жести, которую производили из отечественной стали и голландского олова. И которые герметизировались голландским же каучуком: синтетический для такого дела совершенно не годился. Правда олова на советскую жесть тратилось вдвое меньше, чем на импортную: придумали советские инженеры электрохимическое лужение жести оловом и слой олова сократился с пары микрон до примерно одной трети микрона. Впрочем, все равно большая часть олова тратилась на герметизацию шва, так что выгода была… все же в два раза, а это очень даже заметно.

Консервы выпускались, но все они (то есть те, что в «американских банках» делались) отправлялись на армейские склады. Потому что солдат — если война случится — должен быть не только вооружен и одет по погоде, но еще и сыт. Каждый солдат — а в армии их уже было почти два миллиона…

Глава 34

Тридцать первый год наступил в полном соответствии с предсказаниями календаря. А засуха, вопреки предсказаниям Струмилина, не наступила. Тем не менее Николай Павлович огромные затраты, проведенные с целью подготовки к грядущей засухе, не счел