— Я только могу сказать, что это наш оченьхороший клиент.

Через несколько часов сотовый телефон Джэнсона начал звонить не переставая: со всех сторон обрушились самые положительные рекомендации, характеризующие венгра с самой лучшей стороны. Несомненно, Лакатош мобилизовал все свои силы. Что ж, уступил канадец, Курцвейл будет проездом в Мишколче, неподалеку от дома Лакатоша. Возможно,его удастся уговорить встретиться. Но все должны понять: Курцвейл человек очень осторожный. Если он откажется, никто не должен обижаться.

Несмотря на изображенное в тактических целях нежелание идти на контакт с Лакатошем, стремление Джэнсона встретиться с венгром граничило с отчаянием. Ибо он понимал, что единственный надежный способ выйти на старинных затаившихся врагов Петера Новака — это познакомиться с венгерским торговцем смертью.

Заранее устроившись в кожаном кресле с высокой спинкой в вестибюле отеля, Джэнсон дождался появления Лакатоша и умышленно задержался еще на десять минут. Подходя к столику в углу, он сохранил милую развязность. К его изумлению, Лакатош вскочил и обнял его.

— Наконец-то мы встретились! — воскликнул венгр. — Я так рад!

Он прижался щуплой грудью к Джэнсону, воодушевленно хлопая его пухлыми руками по спине и плечам. На самом деле это бурное проявление чувств было неприкрытым поверхностным досмотром: кобура с пистолетом не укрылась бы ни под мышкой, ни на спине, ни на поясе.

Они сели за столик, и Лакатош принялся бесцеремонно разглядывать своего гостя; алчность смешивалась в нем с изрядной долей недоверия. Торговец оружием знал, что некоторые перспективы слишком хороши, чтобы быть правдой. Необходимо различать сочный фрукт от отравленной приманки.

— Libamaj roston, жареная гусиная печень, очень хороша. Как и brassoi aprepecsenye — тушенная по-особому свинина. — Лакатош говорил запыхавшимся голосом, с присвистом.

— Лично я предпочитаю bakanai sertehus, — ответил Джэнсон.

Венгр помолчал.

— Похоже, вы знакомы с Венгрией, — наконец сказал он. — Мне сказали, вам приходится разъезжать по всему свету, мистер Курцвейл.

— Если вам рассказали обо мне что-то, вам рассказали уже слишком много, — сказал Джэнсон, и прозвучавшая в его голосе сталь никак не вязалась с любезной улыбкой.

— Вы должны меня простить, мистер Курцвейл. Однако, как вы понимаете, наш бизнес основан целиком на доверии. Вместо контрактов и договоров — рукопожатие и репутация. Все по старинке. Мой отец торговал маслом и яйцами, и в течение нескольких десятилетий его маленькие белые грузовички разъезжали по Земплену. Он начал еще в тридцатые, а когда к власти пришли коммунисты, отец решил, что лучше доверить перевозку тем, кто знает дороги. Видите ли, в юности он сам был водителем грузовика. Так что когда его рабочие говорили, что у них произошла поломка в пути — спустило колесо, потек радиатор — и они задержались на полдня, отец не покупался на их отговорки. Он знал, сколько времени требуется на починку, потому что сам не раз делал это. И его рабочие скоро это поняли. Они перестали пытаться его обмануть, но это породило не недовольство, а уважение. Наверное, я в чем-то пошел в отца.

— И часто вас пытаются провести?

Лакатош усмехнулся, демонстрируя фарфоровые зубы, неестественно белые и ровные.

— Глупцов очень мало, — ответил он. — Все понимают, насколько это опасно.

В его голосе сквозь уважение к себе прозвучала угроза.

— Никому не пошла на пользу недооценка венгерского народа, — серьезно заметил Джэнсон. — С другой стороны, немногие из нас делают вид, что понимают ваши язык и культуру.

— Мадьярская непроницаемость. Она сослужила нашей стране добрую службу, когда нас пытались покорить. Правда, случалось, что от нее были одни беды. Но, полагаю, мы, все те, кто действует в условиях, скажем так, повышенной осторожности, ценим ее по достоинству.

К столику подошел официант с картой вин.

— Бутылку «Марго» урожая девяносто восьмого года, — сказал Лакатош. Он повернулся к Курцвейлу. — Это молодое вино, но очень бодрящее. Впрочем, быть может, вы хотите попробовать местный сорт — «Бычью кровь». Правда, оно на любителя.

— Знаете, пожалуй, я попробую.

Лакатош поманил официанта жирным пальцем.

— Принесите-ка лучше бутылку «Эгри бикавер», урожая восемьдесят второго года. — Он снова повернулся к своему собеседнику. — Ну а теперь скажите, как вы нашли Венгрию?

— Замечательная страна, подарившая миру многих замечательных людей. Лауреатов Нобелевской премии, кинорежиссеров, математиков, физиков, музыкантов, режиссеров, писателей. Однако один увенчанный лаврами сын Венгрии — как бы повежливее выразиться? — доставляет беспокойство моим клиентам.

Лакатош пристально посмотрел на Джэнсона.

— Вы меня интригуете.

— Как говорится, свободаодного человека оборачивается для другого тиранией. И фондсвободы может оказаться фундаментом тирании.

Он умолк, убеждаясь, что до венгра дошел смысл его слов.

— Как любопытно, — наконец сказал Лакатош, сглотнув комок в горле.

Он потянулся к стакану воды. Джэнсон с трудом подавил зевок.

— Прошу прощения, — смущенно пробормотал он. — Перелет из Куала-Лумпура очень утомителен, с какими бы удобствами он ни совершался.

На самом деле семичасовую дорогу от Милана до Эсера в тесноте кузова трясущегося трейлера, набитого говяжьими тушами, нельзя было назвать ни уютной, ни спокойной. Пока Джэнсон встречается с торговцем оружием, Джесси Кинкейд с помощью фальшивого паспорта и кредитной карточки попытается взять напрокат новую машину и тщательно спланировать дорогу на завтра. Джэнсон надеялся, что ей удастся хоть немного отдохнуть.

— Впрочем, вся моя жизнь проходит в разъездах, — высокопарно добавил он.

— Могу себе представить, — согласился Лакатош.

Подошел официант с бутылкой красного вина местного производства. На бутылке не было этикетки; название изготовителя было выдавлено на стекле. Вино, налитое в хрустальные бокалы, оказалось темным, сочным, непрозрачным. Сделав большой глоток, Лакатош подержал вино во рту и объявил, что оно превосходно.

— Эгер — не винодельческий район, но вина здесь получаются крепкими. — Он поднял бокал. — Вино непрозрачное, но, уверяю вас, мистер Курцвейл, своих денег оно стоит. Вы сделали правильный выбор.

— Рад слышать это от вас, — ответил Джэнсон. — Еще одно свидетельство в пользу мадьярской непроницаемости.

И вдруг совершенно неожиданно к столику нетвердой походкой подошел мужчина в небесно-голубом костюме и без галстука — очевидно, американский турист, и, очевидно, пьяный. Джэнсон взглянул на него, и в голове тотчас же зазвонили колокола тревоги.

— Давненько мы не виделись, — заплетающимся языком сказал мужчина, опираясь волосатой рукой, унизанной перстнями, на белую скатерть стола. — Я так и думал, что это ты. Пол Джэнсон, собственной персоной.