Так просто, так просто… Торнтон почувствовал, как рассудок дает сбои.

– Господь Воинств, – прошептал он сквозь зубы, – сокруши их! Не сдерживай Свое мщение!

И какой-то безумный уголок его сознания рассмеялся и предположил, что, быть может, Всемогущий устал от человека, и это новый избранный Им народ, который уничтожит и низвергнет в ад грешное человечество.

Он ощущал внутри смерть, он был обречен замерзнуть здесь, в тридцати тысячах световых лет от дома, и Господь отвернул Свое лицо от Иоава Торнтона. Он опустил голову, чувствуя, как слезы щиплют глаза.

– Да свершится воля Твоя.

А потом снова появились рорваны. У них была веревка, и один обвязал ее вокруг пояса, а другой начал спускаться по ней в яму. Чтобы спасти людей.

Глава 13

За перевалом был крутой спуск, скалы умопомрачительно обрывались к далекому блестящему морю. Это напомнило Лоренцену о Калифорнийском побережье: суровое великолепие гор, трава, кустарник и низкие деревья с темными листьями на их склонах, широкий белый пляж далеко внизу; но эта горная гряда была выше и круче. Новее – он вспомнил, как Фернандез говорил, что ледниковый период на Троаде начался благодаря недавней тектонической активности. Возможно, огромный спутник ускорял процессы тектонического перемещения. Лоренцен подумал о маленьком геологе и его могиле. Он скучал по Мигелю.

Хорошо, что Торнтона и фон Остена спасли. Он вспомнил долгий разговор с марсианином после того случая: Торнтон поведал о своих планах, отрывистыми, резкими фразами, под давлением внутренней потребности исповедаться, и признал свою неправоту. Если рорваны задумывали убийство, зачем было спасать землян? Лоренцен никому не сказал об этом разговоре, однако добавил вопрос к собственному списку.

Фон Остен по-прежнему относился к пришельцам с мрачной враждебностью, но, очевидно, решил выждать. Торнтон, потрясенный пережитым, впал в другую крайность и теперь доверял рорванам почти так же, как, судя по всему, доверял им Эвери. Сейчас марсианин ломал голову над теологическим вопросом, есть ли у них душа; ему казалось, что есть, но как это доказать? Гуммус-лугиль весело и беззаботно пробирался по опасной тропе. Лоренцен чувствовал себя очень одиноким.

Он делал успехи в изучении языка. Теперь он почти мог следить за беседами Эвери и Дьюгаза – и почти убедился, что это не просто уроки. Психмен по-прежнему с вежливой улыбкой уклонялся от вопросов с ловкостью, от которой Лоренцен начинал заикаться и сбиваться. Да, конечно, он ладит с Дьюгазом, и рорван рассказывает ему интересные вещи о своей расе. Нет, он не хочет выделить время и научить Лоренцена тому, что узнал; позже, Джон, позже, когда мы все сможем расслабиться.

Лоренцен был почти готов отказаться от своей затеи. Сдаться, поверить Эвери на слово, перестать думать, тревожиться и бояться. Со временем на все вопросы найдутся ответы. Это не его забота.

Он взял себя в руки и вернулся к работе. Он не осознавал, как сильно меняется, как мало в нем было упрямства и агрессии прежде. За рамками своих исследований он был таким же, как большинство людей, позволял другим думать и принимать за него решения; больше он таким не будет.

Спуск к морю был трудным, но занял всего пару дней. Шагать по ровному побережью было почти отдыхом. Дьюгаз сказал Лоренцену, что до цели всего несколько дней.

В этом месте береговая равнина едва ли заслуживала такого титула: она сужалась до пляжа шириной километр, за которым тянулась узкая полоса травы и деревьев, а дальше – высокие скалистые утесы у отвесного подножия гор. Пляж тоже напоминал калифорнийский, длинная полоса мелкого песка, собиравшегося в высокие дюны и перемещавшегося на соленом ветру. Но на Земле не было столь яростного прибоя, пенившегося и ярившегося у берега, и столь быстрых, высоких приливов, дважды в день поглощавших пляж почти целиком. Судя по всему, дичи здесь не водилось, однако отряд мог некоторое время питаться травами и дикими бобами.

По мере того как километры оставались за спиной, Лоренцен чувствовал, как внутри растет напряжение. Еще несколько дней, а потом… ответ? Или новые вопросы?

Смерть вновь нанесла им визит еще до конца путешествия.

Прилив наступал, садилось первое солнце в тот день, когда они достигли точки, где холмы обрывались прямо в море. Обломки скал и обглоданные ветром валуны лежали, наполовину занесенные песком, образуя невысокую преграду на пути; за ней пляж изгибался внутрь, длинной узкой петлей у подножия десятиметрового утеса, образуя залив. Из воды здесь торчали каменные зубы; в километре от пляжа устье залива кипело белизной там, где море билось о рифы.

Лоренцен помедлил на вершине каменной стены, встревоженно глядя вперед, на тонкую полоску песка.

– Во время полного прилива она уходит под воду, – сказал он. – А прилив наступает.

– Не настолько быстро, – ответил Гуммус-лугиль. – Нам понадобится меньше получаса, чтобы перебраться на ту сторону, мы даже ноги не замочим. Идем!

Он спрыгнул на песок. Лоренцен пожал плечами и последовал за ним. Рорваны уже были впереди, двигаясь с легким, текучим изяществом, ставшим привычным за эти недели.

Они были на полпути и шли вдоль подножия скалы, когда море обрушилось на них.

Лоренцен увидел, как над каменной преградой внезапно поднялась белая завеса. Шум прибоя стал оглушительным ревом, гудевшим и визжавшим среди камней. Лоренцен отпрыгнул, а вода вскинулась и хлынула на пляж.

Волна захлестнула внешние рифы и понеслась к людям с ошеломляющей скоростью. Лоренцен заорал, когда ее зубы сомкнулись вокруг его коленей. За первой неслась вторая, воплощение зелено-белой ярости, пена забрызгала его лицо, и вода обхватила его бедра. Он упал, волна накрыла его с головой, он поднялся, завывая, и снова рухнул, словно под ударом кулака.

Он попытался встать, бешено молотя руками, и подводное течение поволокло его в открытое море. Ботинки тянули его ко дну. Вода загудела и швырнула его назад, в белую пену прилива у края утеса.

Пытаясь ухватиться за что-нибудь в бурлящей воде, он огляделся наполовину ослепшими глазами. Там, впереди, из вихря выступала скала. Он извернулся, пытаясь остаться на поверхности. Мимо пронесся рорван, раздался предсмертный крик, а затем море снова взревело, сотрясая мир, и Лоренцен погрузился под воду.

Вверх… вперед… ударить, лягнуть, дотянуться… Руки соскальзывали с мокрого камня. Волна схватила Лоренцена и отшвырнула… затем перекинула обратно, его руки уцепились за что-то и крепко сжались.

Вода шумела вокруг, он не мог видеть, думать и чувствовать, он просто висел, ослепший, оглохший, онемевший, полумертвый, словно морской желудь, удерживаемый лишь желанием выжить.

А потом все закончилось, яростные воды с оглушительным гулким ревом отступили обратно в море. Лоренцен рухнул, оказавшись по пояс в воде, и поковылял к стене, что отгораживала залив. Еще прежде, чем он добрался до цели, море вернулось, но он справился. Волна хлестнула по камню, на который он вскарабкался. Почти в истерике он побежал прочь и рухнул на траву выше линии прилива. Он пролежал там долгое время.