Теологические спекуляции и деистические тенденции много обсуждались, и они вызывали сильные опасения. Книга Джона Толанда «Христианство без тайн», одна из самых ранних и самых последовательных попыток популяризации «естественной религии» в противовес «религии откровения», вызвала в 1697 г. вихрь полемических споров. В сложившейся ситуации не сильно помогало и то, что многие из наихудших возмутителей спокойствия сами были пастырями официальной церкви. Сэмюэл Кларк, виг-скептик, чьи нападки на догмат о Троице вызвали на его голову ярость собора духовенства в 1712 г., а также БенджаминН Хоудли, возглавлявший одно за другим три епископства, но отрицавший божественную природу как своей службы, так и самой Церкви, являли собой только наиболее яркие примеры еретического духа, которым был отмечен прогресс раннего Просвещения в Англии.

Реакция Высокой церкви на эти тенденции достигла апогея в годы правления Анны, когда присутствие на троне набожной и консервативной в теологических вопросах королевы придало ей дополнительный импульс. Но силу этой реакции определяли скорее другие факторы, в основном связанные с политикой партий. Тори, которые часто называли себя «партией Церкви», сделали основную ставку на апелляцию к чувствам, вызванным церковным кризисом. Они получали широкую эмоциональную поддержку со стороны сквайров-англикан из захолустья, которым порядок, установившийся в результате революции, не принес ничего, кроме вреда. Войны того периода сделали необходимым введение самых высоких прямых налогов начиная с 50-х годов XVII в. Земельный налог в 4 шиллинга с фунта стерлингов лег тяжким бременем на поместья, уже затронутые последствиями депрессии в сельском хозяйстве. Более того, складывалось впечатление, что война, требующая таких жертв, ведется исключительно в интересах противников джентри — купцов, промышленников и прежде всего «денежных людей», проявлявших наибольшую активность в деле развития коммерческой и финансовой сферы Англии периода поздних Стюартов. Казалось, что эти люди, зачастую бывшие религиозными диссентерами, не платят никаких налогов, кроме косвенных, и неизменно поддерживают политику вигов. Стоит заметить, что подчас лишь с трудом можно было усмотреть связь между новой и старой партийными системами. Новые тори периода правления Анны часто происходили из семей пуритан или вигов, как и лидер партии — Роберт Харли.·С другой стороны, «хунта вигов», чья безудержная погоня за местами и властью создала ей незавидную репутацию партии, ставящей собственные интересы выше принципов, очень мало походила на преемницу «сельских вигов» образца 1679 г. В чем, однако, нет сомнения, так это в глубине партийного чувства, которым было отмечено начало XVIII в. Возможно, своего апогея оно достигло в 1710 г., когда виги обвинили богослова доктора Сэчеверела, выступавшего на стороне тори, в проповеди старой доктрины непротивления. Волнения в обществе, которые за этим последовали, обнаружили тот потенциал политической нестабильности, который создала революция. Трехгодичный акт 1694 г. первоначально был предназначен для того, чтобы заставить Корону регулярно собирать Парламент, но для этой цели он в конечном счете не пригодился. Однако, кроме того, он гарантировал проведение частых выборов, что в итоге привело к интенсивному и бесконечному избирательному конфликту: в течение двадцати лет состоялось десять всеобщих выборов, и это намного превзошло все, что было ранее.

Эффективная отмена государственной цензуры после того, как Акт о лицензировании в 1695 г. утратил силу, сделала возможным появление широкого и развивающегося форума для проведения общественных дебатов. Отнюдь не случайно именно те годы стали решающими для формирования атмосферы Граб-стрит (улица в Лондоне, имеющая репутацию литературного и журналистского центра), появления периодической печати и роста по- настоящему широкой политической аудитории. В целом время правления Анны рассматривается историками как фон для установления политической стабильности. Однако современники скорее считали, что ценой ограниченной монархии и финансовой безопасности стал политический хаос.

Передача власти по наследству Ганноверской династии в 1714 г. добавило и без того неспокойной ситуации новое напряжение. Пока была жива Анна, ее можно было, с позиций если не логики, то чувств, рассматривать как истинную представительницу Стюартов, занимавшую трон каком-то смысле от имени династии. Но с прибытием немецкоговорящего курфюрста Ганноверского, всей душой преданного политике вмешательства в зарубежные дела и поддерживающего вигов, стало трудно сохранять такие иллюзии. В 1714 г. проигравшая династия, казалось, могла вернуть все. Многие убеждали Претендента подумать о том, что Лондон стоит мессы; возвратись Яков III в лоно Англиканской церкви, шансы на вторую реставрацию Стюартов значительно усилились бы. Без этой личной жертвы якобитское восстание 1715 г. было обречено выглядеть неудавшейся пародией. Франция после смерти Людовика XIV, случившейся в том же году, была не в состоянии вмешиваться в английские дела. Даже в Шотландии, где находились база и душа восстания, шансы Стюартов не выглядели слишком многообещающими. Уния Англии и Шотландии, заключенная в 1707 г. в атмосфере изрядной спешки, помогла снизить остроту проблемы наследования. Многие шотландцы оплакивали упразднение национального Парламента и потерю независимости. Однако союз был дальновидно создан таким образом, чтобы сохранить шотландские юридические и церковные институты, одновременно предлагая шотландцам реальные коммерческие выгоды от включения в английскую имперскую систему. Учитывая эти обстоятельства, поражение восстания 1715 г. во всех отношениях было предрешено.

Если «Старый претендент» упустил свой шанс, то в некотором смысле то же самое можно сказать и о его более удачном сопернике — Георге I. В конце правления Анны непопулярность войны, предвыборные призывы в духе «Церковь в опасности» и не в последнюю очередь раздражение самой королевы по отношению к «хунте вигов» значительно упрочили позиции тори. Для большинства из них интересы государственной церкви имели первенство по отношению к династии Стюартов. Благоразумная политика равного отношения к обеим партиям, в духе тактики Вильгельма III в 1689 г., могла бы сделать передачу власти в 1714 г. куда более спокойной. Вместо этого Георг I слишком явно демонстрировал свою готовность всецело подчинить интересы Ганноверской династии интересам вигов. 1714–1721 годы знаменуются кампанией по установлению господства вигов, что в итоге оттолкнуло тори, сделало опасность якобитского восстания более серьезной, чем она могла бы быть, а также в целом несло угрозу пересмотра итогов революции. Вначале был принят Семилетний акт (Акт о семилетнем Парламенте), гарантирующий новому правительству вигов, что оно не встретится лицом к лицу с избирателями, до тех пор пока основная часть его работы не будет завершена. Ходили слухи, что по завершении действия этого акта виги отменят все установленные законом ограничения сроков полномочий Парламента, сделав возможным возрождение Долгого парламента или Парламента «на содержании». В это же время, защищаемые тори во времена правления Анны акты о несогласии, о непостоянном следовании догмам и о схизме вначале были приостановлены, а в 1718 г. вовсе отменены. Был разработан Билль об университетах для обеспечения полного контроля Короны над корпорациями и объединениями Оксфорда и Кембриджа с целью превращения этих главных питомников для будущих церковных и профессиональных деятелей в монопольное владение вигов. И наконец, Билль о пэрстве 1719 г. имел целью ограничить количество членов Палаты лордов приблизительно на существующем уровне. Такая мера гарантировала постоянное преобладание вигов в верхней палате вне зависимости от перемены отношения к ним монарха, обеспечивая автоматический контроль над законами, касающимися их интересов. В ходе реализации этой программы проводились систематические чистки: тори изгоняли с должностей лордов-лейтенантов и из коллегий мировых судей в графствах, из вооруженных сил и с гражданской службы на всех уровнях.