Она прикинула, не снять ли обруч или не выключить ли «адский венец», но не знала эту модель. Панели управления не было видно. Возможно, им управляли дистанционно.

Дверь приоткрылась. В нее протиснулся Сулавье.

– Это должен быть Голдсмит, – сказал он. – Именно этот человек прилетел к нам с билетом и багажом Голдсмита. Вы ошибаетесь.

– Полковник сэр когда-нибудь встречал этого человека?

– Нет, не встречал, – сказал Сулавье.

– Кто-нибудь, знакомый с Голдсмитом, виделся с ним?

– Не знаю.

Она снова осмотрела лицо узника и почувствовала, как у нее потекли слезы.

– Пожалуйста, снимите «венец». Давно он здесь?

Сулавье переговорил с начальником.

– Он говорит, Голдсмит здесь шесть часов, уровень наказания низкий.

– Что такое низкий уровень?

Сулавье, похоже, озадачил этот вопрос.

– Не вполне понимаю, мадемуазель. Как измерить боль или страдание?

– Пожалуйста, выключите «венец». Это не Голдсмит. Прошу вас поверить мне на слово.

Сулавье снова вышел из камеры и несколько бесконечных минут совещался с начальником охраны. Затем тот свистнул и сказал что-то кому-то в главном коридоре.

Мэри опустилась на колени возле кушетки. Она чувствовала, что присутствует при чем-то и ужасном, и необъяснимо священном: вот человек, много часов страдавший под «венцом». Были ли страдания самого Христа тяжелее? Этот человек мог бы взять на себя все ее грехи, все грехи всего человечества: он страдал много часов. Сколько еще людей страдает в этой тюрьме, в других тюрьмах? Она потянулась к лицу узника, коснулась его, внутри у нее все сжалось, слезы текли по щекам и капали на белую простыню, которой была застлана кушетка.

Заключенный обладал определенным поверхностным сходством с Голдсмитом. Некоторые черты для равнодушного официального взгляда могли служить подтверждением личности; примерно того же возраста, может быть, на несколько лет моложе, высокие скулы, широкий четкий рот.

В камеру вошла пожилая женщина в белом лабораторном халате, осторожно оттолкнула Мэри и открыла маленькую дверцу на боку цилиндра. Немелодично насвистывая, она постучала по цифровому дисплею, сделала несколько пометок в планшете, сравнила показания, затем повернула черную ручку против часовой стрелки. Поднявшись на ноги, покачала головой, захлопнула дверцу и безучастно, выжидательно посмотрела на Сулавье.

– Через некоторое время он придет в себя, – сказала она. – Через несколько часов. Я дам ему лекарство.

– Вы уверены, что это не Эмануэль Голдсмит? – спросил Сулавье, сердито глядя на Мэри.

– Совершенно уверена.

Мулатка сделала инъекцию в руку заключенному и отошла. Его лицо не стало спокойнее. Казалось, после отключения «адского венца» в лице проступило даже больше мучений, большее напряжение. Убедившись, что заключенный не начнет метаться, мулатка снова подошла к нему и сняла обруч с головы.

– Ему нужна медицинская помощь, – сказала Мэри. – Пожалуйста, выпустите его отсюда.

– Для этого требуется решение суда, – сказал Сулавье.

– Он здесь на основании судебного решения? – спросила Мэри.

– Я не знаю, как он оказался здесь, – признался Сулавье.

– Тогда во имя простой человеческой порядочности выпустите его из этой камеры и отвезите к врачу. – Она уставилась на мулатку; та быстро отвернулась и сделала знак, скрестив три пальца над левым плечом. – К настоящему доктору.

Сулавье покачал головой и уставился в потолок.

– Это недостаточно важное дело, чтобы отвлекать им полковника сэра. – Его кожа в желтом свете блестела, хотя в камере и коридоре не было тепло. – Освободить его могут только по приказу полковника сэра.

Мэри чуть не завизжала.

– Вы истязаете невиновного. Позвоните полковнику сэру и немедленно сообщите об этом.

Сулавье словно парализовало. Он упрямо мотнул головой.

– Нам нужны доказательства вашего утверждения, – заявил он.

– У него было удостоверение личности, идентификационная карта? – спросила Мэри. Сулавье перевел вопрос начальнику, тот красноречиво пожал плечами; его это не касалось.

Напряжение достигло живота Мэри. Чтобы успокоиться, она постаралась вообразить неспешный Военный Танец на травянистом поле где-то далеко отсюда.

– Лучше убейте меня, – тихо сказала Мэри, глядя прямо в глаза Сулавье. Затем указала на заключенного. – И его тоже лучше убейте. Потому что совершенное вами здесь – бо́льшая мерзость, чем могли бы стерпеть даже нечестивые народы нашей Земли. Если вы позволите мне вернуться в США живой, мой рассказ безусловно повредит полковнику сэру, его правительству и Эспаньоле. Если в вас есть хоть капля верности своему вождю или своему народу, вы сейчас же освободите этого человека.

Плечи Сулавье поникли. Он вытер руками влажное лицо.

– Я не предполагал, что возможна ошибка, – сказал он и огляделся по сторонам, рассматривая стены камеры и шевеля губами, словно произносил безмолвную молитву. – Я прикажу освободить его. Под свою ответственность.

Мэри кивнула, не сводя с него глаз.

– Спасибо, – сказала она. Ей было все равно, как это осуществится, но она заподозрила, что своими действиями приговорила самого Сулавье к такой же камере.

В главном коридоре здания, шагая в сопровождении Сулавье за мулаткой и двумя охранниками, несущими на носилках заключенного, Мэри пыталась сдерживать свою нервозность, свой страх, свое отвращение. Тщетно. Ее затрясло так, что пришлось остановиться и прислониться к стене. Ужас, внушаемый «адским венцом», не уменьшился.

Сулавье ждал в нескольких шагах позади нее, уставившись на противоположную стену, над его жестким белым воротником поднималось и опускалось адамово яблоко. Процессия впереди них продолжала идти, не оглядываясь.

– У всего есть смысл и место, мадемуазель, – сказал он.

– Как вы можете жить здесь, зная, что ваш народ творит такое? – спросила Мэри.

– Я впервые оказался в «Тысяче цветов», да и вообще в тюрьме, – сказал Сулавье. – Моя специальность – полицейская дипломатия.

– Но вы знали.

– Абстрактно знать что-то… – Он не закончил.

Мэри оттолкнулась от стены и с усилием выпрямилась.

– Что вы будете делать, если Ярдли не одобрит?

Сулавье печально покачал головой.

– Вы разбили мою жизнь, мадемуазель, – сказал он. – С какой бы целью вы ни прибыли сюда, вот результат. Вы можете покинуть Эспаньолу. Я не могу.

– Я никогда не смогу это забыть, – сказала Мэри.

ЛитВиз-21/1 Подсеть A (Дэвид Шайн): «Саван разочарования закутал центр управления миссией АСИДАК. АСИДАК прислала новый отчет о башнях, и он не обнадеживает. С другой стороны, отчет АСИДАК может свидетельствовать о весьма примечательном явлении. Для анализа этой ситуации в целом здесь с нами философский комментатор Хром Вижняк.