Понимание охватило меня с такой могучей силой, что мое внутреннее и внешнее «я» разделились. Я почувствовала, что время искажается, меняя очертания и форму. Оно бежало теперь не вперед, а назад. Назад на шестьдесят лет, когда гремел ручей и перекликались птицы-звонари и другая женщина стояла в тени высокого камня и дрожала за свою жизнь.

Я просто поняла: по какой-то причине Клив собирался меня убить.

Я мгновенно вспомнила Бронвен в тот день на кухне у окна, с морщинкой тревоги на лбу. «Если ты погибнешь, – сказала она тогда дрожащим голосом, – что будет со мной?»

Теперь ее слова приобрели новое значение. Если я умру или лишусь способности двигаться, моя дочь больше не понадобится Кливу как страховка. Паника заставила меня закрыть глаза; я снова увидела его палец, проводящий по шее в молчаливом предостережении. Я отстранила панику и оценила свои возможности.

Я бы дралась, если бы считала, что у меня есть шанс выстоять. Или побежала бы, если бы точно знала, что убегу. Помчалась бы в хижину, чтобы найти дочь, а потом… Что потом? Кливу шел восьмой десяток, но, полагаю, по силам он был куда моложе. Он знает местность и скоро обошел бы меня. Я никогда раньше не пользовалась ножом в целях самообороны, а в прошлом Клив уже действовал топорищем. И, напомнила я себе, он вооружен.

На ум пришло кое-что из сказанного им, и я поняла, чего он от меня хочет: «Ты знаешь историю только по ее рассказам… тогда как моя версия остается нерассказанной».

– Вы сказали, что у нас общая страсть к прошлому, – произнесла я, борясь с дрожью в голосе. – Мы говорили об Айлиш.

– Да.

– Вы ухаживаете за ее могилой. Оставляете ей розы.

– Это были ее любимые.

– Что с ней случилось? В смысле – что случилось на самом деле?

Он шагнул ближе.

– Ты хочешь знать о той ночи, когда она умерла?

Я кивнула.

Его взгляд переместился на высокий валун, изогнутый, как плавник, с пятнами бледного лишайника.

– Это был март сорок шестого года, – сказал он. – Сэмюэл вернулся домой с войны, худой и изможденный, настоящий оборванец. Позднее я узнал, что они с Айлиш, встретившись на улице в то утро, поссорились. Сэмюэл переживал из-за этого, и папа хотел его подбодрить. Поэтому он пригласил Сэмюэла к нам домой выпить пару бутылок пива. Конечно, пара превратилась в несколько пар. К восьми часам в тот вечер они расчувствовались до слез, орали во все горло песни и предавались воспоминаниям, как два старых матроса. Примерно в это время отец позвал меня. Велел отнести записку Якобу Лутцу на Стамп-Хилл-роуд. «Скажи этому нелюдимому старому простофиле, чтобы шел сюда, – сказал мой отец. – Да пусть не забудет принести пару бутылей своего лучшего пива».

Пока Клив говорил, я тайком поглядывала на край поляны. До оврага было шагов десять. Земля вдоль обрыва была ненадежной. Если бы мне удалось удержать внимание Клива на событиях прошлого, я смогла бы заманить его на край оврага, на ненадежную каменную пластину с трещиной и пластом осыпающейся земли.

Переступив с ноги на ногу, я сделала полшага назад.

Клив передвинулся в освободившееся пространство и продолжал:

– Мне как раз исполнилось четырнадцать лет. В моих глазах Сэмюэл Риордан был героем. После чтения его писем мне казалось, что я его знаю, и я странным образом чувствовал свою близость к нему. Мне не хотелось покидать компанию, но я послушно сел на велосипед и поехал на Стамп-Хилл-роуд. Я стучал очень долго. Наконец сдался, но когда собрался уходить, дверь открыл Якоб, пьяный и всклокоченный. Где-то в доме работало радио, треск стоял оглушительный. Якоб, наверное, спал и теперь был зол как черт. Он сказал мне, что именно я могу сделать с приглашением отца, поэтому я сел на велосипед и поехал домой.

Пока он говорил, я отступила еще на полшага назад.

Клив рассеянно передвинулся вслед за мной.

– Тогда-то я и увидел Айлиш. А с ней – маленькую Лулу. Они шли по дорожке, которая вела через овраг в Торнвуд. Для Лулу поздно было гулять, и что-то подсказало мне, что Айлиш идет повидать Сэмюэла. До его отправки на войну они обычно встречались как раз здесь, у оврага. Но в тот вечер Сэмюэл сидел пьяный у нас… и совершенно не в том состоянии, чтобы с кем-то встречаться.

– Значит, это вы встретились с ней вместо него, – предположила я, отодвигаясь еще на полшага к оврагу.

Клив остался на месте, поглощенный своей историей.

– Я поспешил за ней, срезав путь через склад лесопилки и между деревьями, следовал по пятам. Затем Лулу убежала, и Айлиш запаниковала. Я нашел ее здесь, на поляне… совсем так, как нашел сегодня вечером тебя, Одри. Она звала своего ребенка, обезумев от тревоги. Я никогда не видел ее такой напуганной и такой красивой. – Он вздохнул и покачал головой, приближаясь ко мне. – Я только хотел с ней поговорить. Сказать, что мама скучает по маленькой Лулу. Мы все по ней скучали, – с горечью добавил он. – Но Айлиш ничего не желала слушать. Она разозлилась, начала обвинять меня в разных проступках. А потом сказала, что я напугал маленькую Лулу и заставил убежать в буш, и теперь она потерялась. Она и другие слова говорила… жестокие слова. Которые глубоко меня ранили. Думаю, тогда-то на меня и опустилась эта серая пелена. Я не помню, как поступил, не помню даже, что прошло какое-то время между тем, как стали стихать ее крики, и наступлением тишины. Когда я наконец проморгался сквозь пот и слезы и посмотрел вниз, мне стало нехорошо от того, что я сделал.

Над нами грянул гром, и в последовавшей за ним ослепительной вспышке я увидела лицо Клива. Оно перекосилось, превратившись в гротескную маску, залитую дождем, а может слезами.

– Я не плохой человек, – сказал он, и его слова почти потонули в раскатах грома. – И не хотел причинить вред. Но я был нездоров. Даже ребенком я знал: со мной что-то не так. Папа мало что замечал, с головой погруженный в свою работу. Мама, наверное, считала меня чудовищем. А Айлиш… Я полагал, что она другая. Такой же изгой, как я. Мне представлялось, что она понимала… Но в конце она оказалась такой же, как и все остальные.

Клив замолчал, и я надеялась, что он не станет продолжать. Меня смущало, что историю Айлиш – историю, которую я так жаждала услышать, – рассказывает теперь он. Я уже чувствовала, как ядовитая энергия его слов проникает в мою кровь, отравляет меня, но вынуждена была поддерживать разговор.

– Вы только что сказали, что на вас опустилась серая пелена. Что это значит?

Судорожно вздохнув, Клив подошел ближе.

– Это трудно объяснить. Неприятное ощущение, как будто у тебя распухает мозг. Потом подступает тошнота, и все вокруг делается серым. Затем… – Он пожал плечами. – Как только это начинается, я теряю контроль над собой. После того первого раза, с Айлиш, я убедил себя, что это больше не повторится. Шли годы, и я был уверен, что серая пелена исчезла и что со мной все будет хорошо. Я был счастлив, и это сдерживало болезнь.