свой рассказ новые подробности о событиях, связанных с походом против Мамая, объясняется тем, что он как бы подтверждал эпизодами, введенными им, что рассказ о новгородцах так же исторически правдив, как и все остальные сообщаемые им сведения о походе Мамая, что новгородцы на самом деле сыграли значительную роль в разгроме татарской силы.

Не вызывает никакого сомнения новгородское происхождение повести о новгородцах в Распространенной редакции: об этом свидетельствует ее тон, ее фразеология. Это чувствуется с первых же строк: «Тогда же бысть Великий Новгород самовластен, не бысть над ними государя, егда сиа победа бысть Донская. Ноугородци тогда владящи самы собою. Воиньства же их бысть тогда у них избранного 80 000 и с многыми странами во смирении живущи, храбрости ради своея…»

В приведенном начале повести о новгородцах еще так остро звучит сожаление автора о былом величии Новгорода, еще так свежа память о самостоятельности и независимости Новгорода от Москвы, что время создания этой повести должно определяться как очень близкое к 70-м годам XV в. Очевидно, повесть о новгородцах была создана вскоре после окончательного падения самостоятельности Новгорода в 1478 г. Таким образом, время возникновения Распространенной редакции должно быть отнесено к 80–90 годам XV в.

Рассмотрим теперь ту редакцию Сказания, которую С. К. Шамбинаго сначала считал второй, а затем первой и которую мы назвали Летописной редакцией.

Сказание в этой редакции встречается в трех списках Вологодско-Пермской летописи: в Кирилло-Белозерском (ЛОИИ, № 251), в Синодальном (ГИМ, № 485) и Чертковском (ГИМ, № 362). Все три списка XVI в. В их составе имеется ряд статей, которые отсутствуют в Никаноровской и так называемой Великопермской летописях, имеющих сходство с Вологодско-Пермской. К числу таких статей относится и Сказание о Мамаевом побоище. В Никаноровской и Великопермской летописях вместо него помещен текст Летописной повести о Мамаевом побоище.

А. А. Шахматов считал, что статьи Вологодско-Пермской летописи, отсутствующие в Никаноровской и Великопермской летописях, заимствованы составителем Вологодско-Пермской летописи из какого-то другого летописного свода: «Итак, составитель протографа Синодальной, № 485 и Кирилло-Белозерской, № 251, положив в основание труда текст Великопермской летописи, с одной стороны, продолжил летописный рассказ событиями 7037–7046 (1529–1538) гг., а с другой, — дополнил его вставками нескольких обширных статей, частью опущенных в Великопермской, сравнительно с другими летописными сводами, частью же изложенных в ней в более краткой редакции. Источником для дополнений служил летописный свод, близкий к Софийской 1-й и между прочим именно к первой редакции этой летописи. Но при этом текст этого летописного свода значительно уклонялся местами от текста Софийской 1-й летописи, как видно, например, из сказания об убиении Михаила Черниговского и из послания новгородского архиепископа Василия. Ввиду этого нельзя допустить, чтобы составитель оригинала Синодальной, № 485 и Кирилло-Белозерской, № 251 руководствовался именно Софийскою 1-й. Имея в виду близость этой летописи (и притом в первой ее редакции) к Московскому летописному своду, а также и то, что пользование Московским сводом доказывается и известиями 1529–1538 гг. я полагаю, что источником, по которому был дополнен текст Великопермской летописи, должен быть признан Московский свод в редакции, доходившей, по-видимому, до 1538 г.»[744]

На основании этих наблюдений над историей летописных текстов, в составе которых находится Сказание в Летописной редакции, можно утверждать, что данная редакция Сказания уже существовала к началу XVI в.[745]

Основное отличие разбираемой редакции от Основной, как мы уже сказали, заключается в том, что литовский князь назван в ней Ягайлом. Кроме того, в Летописной редакции в рассказе о том, как Мамай собирается на Русь, говорится, что кроме татар он «понаймова бесермены и армены, фрязи, черкасы и ясы, и буртасы…»

Это перечисление нанятых Мамаем сил попало в Летописную редакцию из Летописной повести.

Можно высказать два предположения:

1) вставка из Летописной повести была уже в оригинале Летописной редакции Сказания,

2) она попала позже — в список оригинала Синодальной и Кирилло-Белозерской рукописей. Второе предположение более вероятно.

В оригинале этих летописей Летописная редакция Сказания заменила собой Летописную повесть, и проникновение в текст Сказания каких-то отрывков из Летописной повести вполне возможно.

В остальном текст Летописной редакции близок по сюжетному развитию и по своему содержанию к Основной редакции.

Поздний характер Киприановской и Распространенной редакций Сказания несомненен. Но для того, чтобы решить вопрос, какая редакция — Основная или Летописная — ближе по чтению к авторскому тексту памятника, необходимо определить, в какой из этих редакций текст по отношению к другой первоначален и в какой вторичен. Для того чтобы решить этот вопрос, необходимо выяснить, является ли имя Ягайла в Летописной редакции первоначальным или же, как считал А. А. Шахматов, уже в первоначальном виде Сказания имя литовского князя было названо неправильно — Ольгерд, которое затем заменили на исторически верное Ягайло.

Если мы убедимся, что имя литовского князя заменено не в Основной, а в Летописной редакции, то станет ясным, что текст Основной редакции ближе к чтению авторского текста и никак не может восходить к Летописной редакции.

Текстологические сопоставления показывают, что имя литовского князя переменено в Летописной редакции и что в первоначальном тексте памятника литовский князь назывался Ольгердом.

Исторически правильно — Ягайлом — литовский князь назван в Летописной и Киприановской редакциях Сказания. Автор Киприановской редакции перерабатывал протограф Сказания, пользуясь Летописной повестью, в Летописной же редакции эта замена также произошла под влиянием летописи и Летописной повести, которую в летописи заменила собой Летописная редакция Сказания. Так как такая замена нужна была лишь для того, чтобы сменить одно имя, исторически неправильное, на другое — правильное, то никакой коренной переработки текста не потребовалось, было только заменено в местах, где говорится об Ольгердовичах, слово «отец» на «брат». Если бы менялось исторически правильное имя на другое, то это вызвало бы соответствующие перемены и в тексте, но таких перемен в Основной редакции Сказания мы не найдем. Вместе с тем, те места Летописной редакции Сказания, в которых речь идет о литовском князе, заставляют думать, что в них первоначальное имя Ольгерд было заменено на Ягайло, так как текст этих обрывков в целом теснее связывается с именем Ольгерд, а не с Ягайло.

Сравнивая по Основной, Летописной и Киприановской редакциям все те отрывки, где говорится о литовском князе, мы можем убедиться, что содержание их совершенно одинаково. Близки они друг другу и текстуально. Говорить о каких-либо существенных изменениях текста в связи с переменой имени литовского князя нет никаких оснований. Но если мы сопоставим те места различных редакций, где упоминаются дети Ольгерда — Андрей и Дмитрий, которые пришли на помощь великому князю московскому, то увидим, что первоначальное имя Ольгерд было