Но вот, что странно: Ольга отлично помнила, что броневагон так и недоделала. Да только сейчас он был готов и снаряжен к дальнему путешествию: имелась и вода и провиант в рундуках. Неужели его доделал Игорь? Тогда отчего не уехал сам? Ждал их?..

Хотелось об этом спросить, но казалось: сейчас не время. Игорь сидел в кормовом посту управления, смотрел на удаляющийся завод, и будто слезы стояли в его глазах.

Отчего?..

-//-

Вот ты вышел на станции купить папирос, завозился с бумажником, засмотрелся на ворон, а в это время твой поезд и ушел.

Ты остался один на пустом перроне и следующий поезд неизвестно когда остановится здесь. Да, собственно, и твой состав остановился здесь совершенно случайно, по какой-то оказии.

И ты живешь в пыльном вокзале, спишь на лавках, укрывшись вместо одеяла зачитанной до дыр газетой. В холоде не спиться, бывают ночи, когда кажется что сон и твой поезд не придут никогда.

Дробь секунд, пули из минут, ядра часов летят тебе навстречу, из твоих мыслей делают мешанину.

Когда мимо проноситься очередной курьерский, ты прячешься от него за лавками и киосками. Тебе не хочется, чтоб друзья видели, что пока они носились по свету, наживали добро, обрастали семьями, ты сидел на этой всеми забытой станции. И ждал даже не чуда, а простой двери, чтоб выйти из этого мира.

Может, кто-то из твоих друзей бы увидев в окошке поезда тебя оборванного, рванул бы стоп-кран. Но жалости отчего-то не хочется.

Выйдешь на рельсы — поезд тебя раздавит, и его пассажиры ничего не почувствуют в своих комфортных вагонах.

А может это и есть решение?

Но нет, твой поезд уже отбыл, он идет к тебе с каждой минутой все ближе.

Только тебе не дано знать, сколько минут осталось.

И хватит ли для этого жизни.

Но вот в один день твой сон прерывает скрип тормозов. Ты просыпаешься — и он стоит у перрона. Твой поезд, великолепный, блестящий, чистый, словно и не было многих сотен верст пути. На весь поезд только одно свободное место — для тебя. И твоя плацкарта открыта до самой столицы.

Ты поднялся по лесенке…

Сел и поехал!

Местное озеро замерзло до самого дна, причем так резко, что единственная местная подводная лодка «Камбала» вмерзла в лед на десятисаженной глубине. И экипажу, чтоб выбраться на поверхность, пришлось прорубить многометровый слой льда.

Почти весь экипаж получил длительный отпуск — до самой весны.

Матросы побрели по домам через зиму, ожидая, что скоро сядут на поезд поедут домой. Но, дойдя до станции ближайшей станции, узнали, что пока они сидели под перископом, пугали рыб да подглядывали за бабами, многое в мире изменилось и поезда отменены вплоть до победы мировой революции.

Кто-то думал вернуться на борт «Камбалы», спуститься по ледяным ступеням в свои каюты. Иные, напротив, хотели идти домой даже через зиму, через ненастье.

Но их подобрал поезд, по сути бронированная мотодрезина. Немногочисленный экипаж разместился в десантном отсеке, их командир все больше сидел в кормовой рубке управления, беседуя с другим штатским пассажиром.

— Вот скажите, отчего так? — удивлялся лейтенант. — Страна получает эскадренный миноносец новейшей английской постройки. К миноносцу приходят чертежи, по которым держава строит корабли уже собственные. Только вот на мерной миле эти самые отечественный эсминцы с котлами завода Путиловского скорость показывают на узел-полтора меньше, чем натурализированный иноземец с котлами Ярроу. Конечно, в чертежах можно чего-то напаскудить, завернуть такую поганку, что собраться механизм соберется, а вот работать — ни в жизнь. Но ведь имеются не просто чертежи, а действующая модель!

Игорь отвечал витиевато, долго с удовольствием:

— Чтобы сложилось иначе, нужно каждый будний день ходить на работу. Надо, чтобы целые поколения сотни лет просыпались под рев заводского гудка, тогда гудок этот войдет в кровь, младенцы его впитают с молоком матери. А у нас… Когда звенит будильник, спящий его выключает и поворачивается на другой бок. Дремлет со смутным чувством, что просыпает выход на работу. Но подымается на ноги, только когда смутное чувство перерастает в твердую уверенность. Гудка ждут как избавления, но гудка другого, что возвещает об окончании рабочего дня. И только в эти краткие минуты любят свою работу. А уж если он раньше положенного часа прозвучал — это вообще счастье. И так ли уж важно, отчего день короткий: то ли у царя-батюшки тезоименитство, то ли всеобщая стачка. Это пусть заводы Ярроу славятся своими котлами. А наш Путиловский знаменит стачками, забастовками!!!

— Так вы хотите сказать, что виноваты во всем большевики?

— Большевики или там, положим, анархисты точно не скажу. Думаю, виноваты те, кто зовет на стачки. А ведь народ любит забастовки больше, чем царские дни. Потому как день рождения и день тезоименитства, даже у такого богатого человека как царь, один. А стачка — это праздник, который всегда с тобой. Можно немного побунтовать сегодня после обеда, затем предаться политической борьбе за стаканом водки в субботу вечером. Побастовать-полентяйничать еще недельку. После завершения стачки проявлять политическую активность во время перекуров, клеймя гнид и кровопийц, кои хоть и пошли на уступки, время, пока забастовка продолжалась, оплачивать не стали… Ну, ничего, товарищ оратор скоро объяснит что делать, и, главное, кто виноват. А народ у нас добрый, доверчивый. Сочувствовать и верить умеет, а, главное, любит. Тысячу лет верил в доброго князя, царя, отчего бы не поверить и товарищу оратору? И надо бы задуматься, посидеть над чертежами, но некогда — кто-то привычно ставит на красное.

— Эй! На кормовом посту! — кричала Ольга через переговорное устройство. — Немедленно прекратить такие разговоры у меня на борту! Не то заставлю идти пешком!

Лейтенант удивленно подымал бровь:

— Эта самобеглая телега принадлежит нашей милой даме?

— Хуже… — отвечал Игорь. — Она этот вагон спроектировала!

Моряк удивленно качал головой, проводил рукой по ряду заклепок. Делал это аккуратно, словно боялся, что это мираж, и от прикосновения он рассыплется.

— Впрочем, что-то изготовить могут. — продолжал Игорь. — Например, сделать миниатюрный работающий токарный станок в бутылке. Собрать тот же фрезерный станок из дерева, да так, чтоб без единого болта — только на гвоздях и шипах, выковать пальму из чугуна. На Нижегородскую выставку иные страны, скажем, трактор привезут, локомотив электрический — а мы чугунную пальму!..

— Игорь! — неслось из трубы?

— А?

— Сделай одолжение — заткнись…

На какой-то большой станции, где шумели огромные магистральные локомотивы, толкались словно уличные драчуны юркие маневровые паровозики, матросы сошли, чтоб ехать далее уже каждый в свою сторону, в свою деревню.