На следующем холме находились позиции, куда отступили амазонки. Время близилось к вечеру. Я крепко спал, поскольку после заката мне предстояло заступить в караул.

Кто-то потряс меня за плечо, чтобы разбудить. Мы все уже очень долго пребывали в величайшем напряжении, так что я мгновенно вскочил на ноги и, не успев сообразить, что да как, потянулся за щитом и копьём. Но то была не тревога. Все мои товарищи по палатке тоже пробудились, и лица их, всех до единого, были обращены на запад, к амазонским позициям.

Амазонки уходили.

Все афиняне, от мала до велика, в молчании выстроились вдоль наших позиций.

Амазонки двигались походной колонной, по две в ряд. Конные лучницы составляли центр, вспомогательные формирования из мужчин, «кабар», двигались пешими по обоим флангам. Погода стояла засушливая, так что из-под ног и копыт поднимались тучи пыли. Солнце клонилось к западу, и на фоне багрового зарева марширующий строй вырисовывался с особой чёткостью.

Воительницы и ученицы двигались по племенам: первыми — Фемискира, потом Ликастея, Кадисия и Титания. Те из нас, кто разбирался в их эмблемах и символах (а к тому времени этому научились практически все защитники города), могли различать роды, и отряды по бунчукам и штандартам, а самые опытные — даже по манере сидеть в седле.

На виду у нас колонна прошла восточным склоном холма Пникс, спустилась к седловине у Мелитского камня, откуда поднялась на холм Нимф. Перевалив через него, амазонки обогнули Рыночный холм, спустившись по склону на восток к Горшечному тракту, по которому и продолжили путь на север, в направлении Ахарн.

Процессия лошадей и воительниц казалась бесконечной. Над их головами покачивались боевые тотемы: орёл и медведь, лев и волк, зубр, грифон и горный козёл.

Каждая всадница ехала в отполированной до зеркального блеска броне; точно так же сиял и её шлем. Луки, колчаны, висевшие за плечами секиры — всё было в безукоризненном состоянии. Мне никогда более не доводилось стать свидетелем зрелища, исполненного большего великолепия и большего отчаяния.

В наших рядах кто-то издал торжествующий возглас. Его подхватили сотни голосов, а потом наши соотечественники, находившиеся на крепостных стенах под Акрополем, затянули гимн. Я обернулся к Элиасу. Гимн звучал всё громче. Пели «Падение титанов», ту же песнь, которую мы слышали по пути к Танаису.

Весь вечер колонна оставалась в поле зрения. Мыс Элиасом сели на лошадей и последовали за уходящим войском по Ахарнскому тракту. С Дубового холма были хорошо видны не только сами амазонки, но и те немногие союзники, которые уцелели и не покинули их в час испытания.

Торжественным и скорбным маршем воительницы прошествовали по пригородам и наконец скрылись из виду за Левконойским спуском. Единственное, что ещё виднелось с того места, где остановились мы с Элиасом, была остававшаяся за колонной полоса перемешанной копытами глины. Птицы слетались туда, чтобы, выклёвывать из взрыхлённой земли червей и личинки. Птиц было так много, что казалось, будто они покрыли собой всю дорогу, но и они пропадали из виду, теряясь в сгущавшемся мраке. Сумрачная завеса сомкнулась за свободными женщинами, ушедшими навсегда.

След их затерялся во тьме.

Размышляя о древних Афинах, мы обычно имеем в виду Афины Платона, Перикла, Сократа — классические Афины V века до нашей эры. Действие романа «Последняя из амазонок» разворачивается в Афинах гораздо более раннего периода: если точнее, то лет за восемьсот до эпохи греко-персидских войн и становления классической демократии.

В сравнении с Перикловыми, Тесеевы Афины были всё равно что скромный, провинциальный Лондон эпохи Чосера рядом с тем имперским колоссом, которым ему предстояло стать. Однако даже в те давние времена Афины уже обладали зачатками той исторической уникальности, которая впоследствии позволила этому городу занять исключительное место в мировой истории.

Тесей, царь Афин, — личность историческая, хотя за прошедшие века он и превратился в мифологическую фигуру, героя легенд и сказаний. В соответствии с преданием он убил Минотавра, а впоследствии похитил из родных степей на берегах Чёрного Моря амазонскую царицу Антиопу (в некоторых легендах она именуется Ипполитой) и привёз её в Афины в качестве своей супруги.

Это событие датируется — разумеется, приблизительно — 1250 годом до Р. X. Троянской войне ещё только предстояло разразиться — это случится лет через пятьдесят, при жизни следующего поколения. Исторически достоверные сведения о том периоде весьма скудны, и, пытаясь составить о нём сколь бы то ни было правдивое представление, мы вынуждены обращаться к мифам. Даже среди самых фантастических вымыслов порой удаётся обнаружить зерно истины.

О существовании амазонок мы знаем именно из легенд, однако легенда и вымысел — это отнюдь не одно и то же. По убеждению Плутарха, женщины-воительницы существовали в действительности. Имеются и другие интересные и, на мой взгляд, вполне убедительные свидетельства в пользу такой точки зрения. Я не стану останавливаться на них подробно, упомяну лишь о недавно обнаруженных на юге России курганах, где женщины были захоронены с оружием, а также о батальных сценах, украшающий Пёстрый портик и метопы Парфенона.

Плутарх утверждает, что объединённое войско амазонок и скифов напало на Афины именно в правление Тесея, причём то, что они заняли всю страну и разбили лагерь в самом городе, у подножия Акрополя, с точки зрения знаменитого древнего историка не подлежит сомнению и «может быть подтверждено как сохранившимися с той поры названиями, так и надгробными памятниками павшим в том достопамятном сражении».

Плутарх жил в I веке нашей эры. Если в современных ему Афинах действительно сохранялись названия, связанные с той древней войной, здравый смысл нашёптывает нам простой вопрос: «А может быть, афиняне просто придумали такие названия, а заодно и всю историю осады Афин?»

Вопрос закономерный, но мы вправе задаться точно таким же в отношении наших собственных предков. Стали бы они выдумывать такие названия, как «Дакота», «Сиэтл» или «Массачусетс», если бы задолго до них имена этим землям не дали индейцы?

Можем ли мы принять на веру свидетельство Плутарха? Полагаю, что можем, если не как непреложный факт, то хотя бы как вероятность. Пусть у нас нет доказательств исторического существования народа женщин-воительниц, но ведь и в пользу того, что их не было, никаких доводов нет.

Будет не лишним вспомнить, что серьёзные учёные девятнадцатого века подвергали осмеянию все предположения насчёт возможной историчности событий Троянской войны: «Илиаду» Гомера считали сугубо художественным произведением, чистым вымыслом, не имеющим под собой никакой реальной основы.