Отец остановился на краю склона, не сделав даже попытки заговорить с ней, ибо, сколь бы горестно ни было для него это понимание, осознавал: его дитя потеряно безвозвратно.

Повернув коня на восток, в том направлении, куда ускакала Элевтера, Аттик дал знак отрядам следовать за ним.

Но я ударила лошадь пятками в бока, направляя её вверх по склону, ближе к Европе. Дамон держался рядом со мной.

Издалека моя сестра выглядела впечатляюще: она очаровывала дикой, волнующей красотой. Вблизи, однако, на первый план выступала именно дикость. Было видно, что она полностью избавилась от налёта цивилизации. Не только одежда и осанка, даже взгляд её стал совсем иным. Холодные, суровые глаза светились, как у хищного зверя. Это была совсем не та Европа, какую я знала. И тем не менее именно теперь она была сама собой в большей степени, чем когда бы то ни было.

Я не могла покинуть место захоронения, не удостоверившись, что действительно увидела погребальный курган Селены. Европа это подтвердила.

От меня не укрылось, что на теле сестры было не менее двух десятков ран, однако Европа отмахнулась от моей озабоченности, смерила меня с головы до ног взглядом и, видимо удовлетворившись результатами осмотра, сказала:

— Это тебе, сестра.

Поперёк её колен лежал чехол из антилоповой шкуры, внутри которого находилась секира. Бережно, как бесценное сокровище, Европа подняла чехол обеими руками.

— Селена знала, что ты непременно придёшь. Она велела мне не покидать это место, пока её наследие не попадёт в твои руки... Осторожно, — предупредила меня сестра, передавая «пелекус» Селены, — лезвие очень острое.

Я положила чехол к себе на колени и отстегнула клапан.

Жгучие слёзы потекли из моих глаз на отточенное железо и ясеневое древко. Я едва не лишилась чувств.

— Что с тобой, сестра?

Я с усилием взяла себя в руки и выпрямилась в седле.

— Почему? — услышала я свой голос словно со стороны. — Почему Селена оставила это мне, а не тебе?

— Потому что Селена — не моя мать. Потому что я — не её дочь.

Спустя мгновения появилась Элевтера. Она прискакала с запада во главе девяти десятков полноправных воительниц, пятидесяти учениц и группы «кабар». Её командиры приказали нашему отряду следовать за ними.

Можете вы представить себе моё состояние? В нём смешались и отчаяние, и радостное возбуждение, что и не диво: всё, что я знала и думала о себе, оказалось неверным; все мои представления о моём месте в жизни перевернулись. Однако разбираться в собственных мыслях и чувствах было некогда. Скифы могли появиться в любой момент, так что нам следовало, взявшись за арапники, скакать прочь.

Мою сестру назначили в передовой дозор, и я, прежде чем кто-либо успел возразить, умчалась вместе с ней. Её задачей было рыскать впереди колонны, высматривая признаки врага. От Европы и Блохи, посланной с нею в разведку ученицы, я узнала, что Элевтера вознамерилась добраться до Танаиса, находившегося в тысяче шестистах стадиях к востоку. Однако двигаться она предполагала не прямиком, а обманным манёвром: сначала на юг, чтобы оказаться позади врага, а уж потом на восток, к реке. Сумей Элевтера незаметно вывести своих людей к Танаису севернее Врат Бурь, у неё появилась бы надежда пройти Вратами и уйти в Край Вечных Снегов.

По мнению Элевтеры, то, что река являлась границей скифских владений, должно было сыграть на руку амазонкам. Враг, скорее всего, будет шарить повсюду, но только не у себя под носом.

Что касается афинян под началом Тесея и Аттика, то утверждать, будто Элевтера сделала их пленниками, было бы неверно. Внешне предводительница амазонок вообще никак не отреагировала на появление эллинов. Она старалась даже не смотреть в их сторону. Однако все понимали, что амазонка не позволила бы афинянам отделиться от неё и продолжить путь самостоятельно. Это диктовалось не враждебностью, а законным опасением, ведь, попав в руки врага, эллины могли бы выдать ему местоположение беглянок.

Три дня и три ночи объединённые отряды, верхом и в кибитках, держась за холмами или по оврагам, двигались на юг, в сторону Курганного города. Амазонка Блоха сокрушённо заметила, что раньше её соотечественницы горделиво скакали по степям, никого не боясь, а теперь крадутся по буеракам. От неё я узнала, кто из прославленных воительниц остался в строю: Хриса и Эвандра, Алфея и Андромаха, Отрета, Протоя и фракийка Барахлошка.

В сумерках четвёртого дня передовой дозор заметил море, и мы остановились, чтобы дождаться темноты. Впереди находились чужаки — не то скифы, не то случайные шайки береговых грабителей. Так или иначе, мы оказались рядом с возможным противником, хотя он пока и не подозревал о нашем присутствии. Элевтера приказала разбить лагерь, разрешив разводить лишь «тайные» костры.

Именно здесь она наконец схлестнулась с Тесеем. Это произошло из-за моего отца.

Он приблизился к Элевтере с просьбой о разговоре, и я, услышав об этом, сломя голову помчалась к ним. В том, о чём он поведёт речь, сомнений не было: наверняка станет уговаривать Элевтеру не позволять мне остаться с амазонками. С тем, что моя сестра для него потеряна, отец уже смирился, но он отчаянно боялся лишиться ещё и меня.

Я припустила к «тайному» костру, вокруг которого собрались воительницы и ученицы. Очевидно, Элевтера уже дала ответ. Зов крови есть зов крови, и она не может запретить дочери Селены присоединиться к соотечественницам её матери. Меня об этом известили Блоха и ещё одна девчонка, присутствовавшая при разговоре с самого начала.

Свою речь Элевтера продолжила, обращаясь уже не к отцу, а к соратницам, собравшимся вокруг «тайного» костра — тлеющего на дне глубокой ямы мха и трута.

Тут, дорогие мои, я позволю себе отвлечься, чтобы описать облик этой выдающейся женщины и рассказать о впечатлении, которое она производила.

Всё, что я слышала до сих пор и от Селены, и от Дамона — а они не скупились на красочные рассказы об Элевтере, — отнюдь не давало истинного представления об этой титанической личности. Ей было около сорока. По меркам своего народа Элевтера относилась уже к поколению бабушек, однако её энергии могла бы позавидовать и двадцатилетняя девушка. Ростом она не уступала Тесею, шириной плеч походила на гребца. А как она держалась в седле! Когда она мчалась галопом по каменистому руслу, копыта её коня выбивали искры, разлетавшиеся, как капельки ртути, а за её плечами подскакивала вложенная в чехол грозная секира. Поверьте, мне в жизни не доводилось видеть ничего более величественного.

В отличие от многих амазонских воительниц Элевтера, при всей своей мощи, не была мужеподобной. Её красота казалась универсальной, как бы не имеющей прямого отношения к определённому полу.

Собственно говоря, она являлась не столько красавицей в обычном смысле этого слова, сколько живым, материальным воплощением великого идеала свободы. Даже воинственность её облика, при всём ошеломляющем впечатлении, которое она производила, являлась вторичной по отношению к чему-то высшему. Элевтера была подобна пламени, чистому и очищающему, коего не может коснуться никакая грязь. Страх и Элевтера казались понятиями несовместимыми, подобно тому, как нелепо это слово в отношении льва.