корабли, замки и крепости и пороховые склады.

Все это так, все это, разумеется, прекрасно, но достаточно ли этого прекрасного для новой эры, для цивилизации?

Бабочка порхает, удивляет мир, а больше того удивляется бесчисленным своим красотам, а привычки-то, а навыки-то те же самые, что и у личинки. Хотеть-то она научилась, а пища – та же, и прочие потребности тоже прежние, средневековые.

Потому, должно быть, так просто Верхняя и Нижняя средневековые Веревочные заимки завтра же примут устав промысловой артели – новейшую, социалистическую форму организации.

Потому, должно быть, и Корнилову, бывшему приват-доценту, философу, не составило особого труда вить веревки, погружаться в те движения, в то состояние организма, которое было свойственно человеку и тысячу лет назад.

Потому, должно быть, и приходила во время витья, веревок эта мысль, эта догадка: а не рановато ли вылупилась бабочка? А если бы она и еще три столетия посозревала в коконе, может быть, к чему-нибудь другому созрела бы? Не только к цивилизации как таковой? Другие бы могли ведь появиться варианты?

Неужели – нет? Неужели веревочники тысячи лет, таким вот манером вили веревки ради одного только варианта, каким явился век двадцатый?

Ну, конечно, однажды свитую веревку и ту не разовьешь обратно в мягкую, в податливую кудель, но все равно, ах как хочется пережить свое прошлое, если уж не от начала до конца, так хотя бы встречу какую-нибудь пережить снова, прошлую любовь, прошлые какие-нибудь мысли, прошлые решения принять заново, попридержать ту истину в руках, мимо которой пробежал когда-то второпях, не заметив ее!

Истина, она даже задним числом утешительна, вся наука-история на таком утешении построена, все человечество задним числом утешается, других утешений у него нет и будут ли?

В то же время, если бабочкам и еще подождать-повременить, еще попорхать, погордиться собою, еще и жестоко повоевать между собой,— тогда еще труднее будет организовать из них какой-нибудь трудовой коллектив, какую-нибудь осмысленную организацию, поскольку окончательно будут утеряны и позабыты средневековые трудовые навыки.

Из вас, что ли, Боря и Толя, спрашивал Корнилов, можно организовать артель веревочников? Или завод «Металлист»? Или «Буровую контору»? Вас сделать Уполномоченным Промысловой Кооперации?

Уже в средние века с человеком случилось все, что могло случиться, – войны, эпидемии, заблуждения, искусства самые разные к нему тогда пристали, и монархии, и демократии, потому он так живуч сегодня: ко всему привык, все знает, все испытал! И только одного не случилось с ним до сих пор – цивилизация ему внове, и потому к ней-то и не приспособлен его организм, в ней-то и нет у него навыка и опыта – ни биологического, ни юридического, никакого.

Конечно – свобода, конечно – долгожданная, однако учтите: нет и не может быть более несвободных людей, чем добровольцы...

Корнилов по себе знает: когда служил в армии, воевал, только и слышал: «Доброволец? Ну, а тогда вперед шагом арш! В разведку – арш! В атаку – арш! В полное, в безоговорочное подчинение вышестоящему начальнику – арш!»

И не моги что-нибудь от собственного лица вякнуть, какое-нибудь слово. Не моги не улыбаться – ты же доброволец, а вовсе не рекрут какой-нибудь! Так вот что хочу сказать я тебе, Боря, и тебе, Толя: вы тоже добровольцы цивилизации! И тем самым вы ее невольники. Вы – при вашем-то первоклассном интеллекте – рабы!

Ваша мысль не позволяет вам с этим утверждением согласиться?

Тогда уточним: мысль или система мышления? Это очень разные вещи, иной раз так и прямо противоположные, так что мысль в системе мышления чувствует себя словно в карцере.

Ну еще бы: мысль всегда, если же она думает о самой себе – тем более, непревзойденна и если уж не гениальна, так только чуть-чуть, самую малость! Для чего угодно у нее с избытком хватает воображения, но только не для того, чтобы представить себе, что она – глупа. О самостоятельности мысли и вопроса нет – упаси бог! Вопрос до глубины души оскорбительный!

И в то время, как система всегда ограничена, потому она и система, отдельная мысль и частность – обязательно безгранична, она ведь единственна, она неповторима, какие могут быть ограничения для единственности?!

А цивилизация? Она только и делает, что ниспровергает системы – государственные, религиозные, нравственные, любые, она только и делает, что возводит на пьедестал Свободу мысли! «Вот так, Боря и Толя, вот так, вот в каком деле у вас действительно огромные и общепризнанные заслуги! Вот в каком деле вы – лидеры и трибуны, имеете множество последователей!»

Среди этого множества был, да как бы и до сих пор не пребывает и некто Корнилов П. Н. В.

Если бы не так, тогда зачем, чего бы ради он, Корнилов, в свое время пошел воевать с кайзером Вильгельмом Вторым?

Ответ: потому что поставил перед собой частный и тем самым неправильный вопрос – кто должен выиграть войну, Россия или Германия?

Надо же было ставить его в другой системе мышления: что такое война, что решает она? Ответа не было бы, потому что война не решает, а порождает проблемы, ответа не было бы, и Корнилов Петр Васильевич не должен был идти на войну. А не пошел бы он воевать и не стал бы Петром Николаевичем. Не стал бы Петром Николаевичем и не...

Ой-ей-ей – мало ли какие еще были бы тогда «не...»! Или вот: есть ли бог?

Ответ: одно из двух – либо есть, либо нет! Теологи и атеисты объединялись между собой в этом ответе, те и другие от этого ответа кормились, иной раз очень даже неплохо, во всяком случае, ни тем ни другим не было необходимости стоять в очередях на бирже труда и вить веревки. Постояли бы, повили бы, глядишь, что-то и прояснилось бы в ответах, а того существеннее – в вопросах. Конечно – существеннее! Не в том даже суть, что человек не знает ответа, это дело наживное, но вот вопроса он не знает, не обладая системой мышления, вот в чем дело! Хотя бы и он, Корнилов,— разве он знает вопросы? Знает, какой из них главный? Знает, какой из них может быть, а какого быть не может? Знает систему, которая определяет вопросы? Есть ли бог или нет бога?

А надо по-другому спрашивать: что есть что? Ясно, что существует над миром сила, для которой все равны, независимо от образа жизни и мышления, есть она, которую никто отрицать не может, ни одна мысль. Солнце есть. Природа есть. Вот и обдумывай – что