— Понятия не имею.

— Ну так я вам скажу. Меня крайне озадачило, мистер Осборн, с какой стати вашей супруге понадобилось лечиться от отравления белладонной. Именно для этой цели доктор Редвинг выписала склянку с физостигмином. Миссис Осборн наступила на куст этого ядовитого паслена.

— Все верно.

— Но я задал себе следующий вопрос — почему на вашей супруге не было обуви?

— Да, вы уже озвучивали его. И моя жена ответила...

— Ваша жена не сказала мне всей правды. На ней не было обуви, потому что и другой одежды на ней тоже не было. По этой причине вы оба так неохотно признались, где провели отпуск. В итоге вы вынуждены были сообщить мне название отеля, «Шепли-Корт» в Девоншире. Хватило простого телефонного звонка, чтобы выяснить, что «Шепли-Корт» хорошо известен как пристанище натуристов. Вот и вся правда, мистер Осборн. Вы с женой — сторонники натуризма.

Осборн с трудом сглотнул.

— Да...

— И у Мэри Блэкистон имелись доказательства этого?

— Она нашла фотографии.

— У вас были идеи, что она намерена предпринять?

— Нет. Она ничего не сказала. А на следующий день... — Викарий прокашлялся. — Мы с женой ни в чем не виноваты! — выпалил он вдруг. — Натуризм — это политическое и культурное течение, приносящее также большую пользу здоровью. В нем нет ничего постыдного, и, уверяю вас, оно не входит в противоречие с моим саном. Стоит упомянуть, что Адам и Ева не осознавали своей наготы. Это было естественное их состояние, и лишь вкусив яблока, они устыдились. Мы с Хен путешествовали по Германии перед войной, и это был первый наш опыт. Нам понравилось. Мы хранили тайну исключительно потому, что найдутся такие, кто не поймет и почувствует себя оскорбленным.

— А Дингл-Делл?

— Он идеально подходил нам. Обеспечивал свободу, позволял гулять без чужих глаз. Поспешу добавить, мистер Пюнд, что ничего такого мы не делали. Ну, в смысле плотского... — Викарий осторожно подбирал слова. — Мы просто прогуливались под луной. Вы там были и знаете, какое чудесное это место.

— И все шло прекрасно, пока ваша супруга не наступила на ядовитый куст.

— Все шло прекрасно, пока Мэри не увидела фотографии. Но вы же не допускаете хотя бы на минуту... не думаете, что я причинил ей по этой причине вред?

— Мне в точности известно, как умерла Мэри Блэкистон, мистер Осборн.

— Вы сказали... сказали, что собираетесь уезжать.

— Через несколько часов. И ваш секрет я увезу с собой. Вам с женой нечего бояться. Я никому не скажу.

Робин Осборн шумно выдохнул:

— Спасибо, мистер Пюнд. Мы так переживали. Вы даже не представляете. — Взгляд у него просветлел. — Слышали новость? Если верить агентам из Бата, леди Пай не намеревается продолжать застройку. Делл оставят в покое.

— Чрезвычайно рад это слышать. Вы совершенно правы, мистер Осборн. Это чудесное место. Вообще-то, вы подали мне одну идею...

Аттикус Пюнд покинул кладбище один. До встречи с Реймондом Чаббом оставалось пятьдесят минут.

А ему предстояло еще одно дело.

2

Пюнду не потребовалось много времени, чтобы написать письмо, расположившись с чашкой чая в тихом уголке «Герба королевы».

Дорогой Джеймс!

Когда Вы это прочтете, все будет уже кончено. Простите, что не предупредил Вас раньше, не удостоил своим доверием, но я убежден, что со временем Вы поймете.

Есть кое-какие мои записки, Вы найдете их в столе. Они касаются состояния моего здоровья и принятого мною решения. Хочу подчеркнуть, что поставленный врачом диагноз ясен, и для меня надежды на избавление нет. Смерти я не боюсь. Меня тешит мысль, что мое имя запомнят.

Я достиг в жизни большого успеха, наслаждался им достаточно долго. Вам предстоит узнать, что в завещание я включил маленький пункт, касающийся Вас. Я сделал это отчасти в благодарность за многолетнее сотрудничество, но также в надежде на то, что Вы доведете до конца работу над моей книгой и подготовите ее к публикации. Вы теперь единственный ее опекун, но я уверен, что в Ваших руках с ней все будет хорошо.

В остальном же немного найдется людей, желающих меня оплакать. Сирот я после себя не оставляю. Готовясь покинуть этот мир, я чувствую, что хорошо распорядился отпущенным мне временем, и надеюсь, что меня будут помнить за успехи, которых мы с Вами добились совместно.

Прошу, извинитесь за меня перед моим другом инспектором Чаббом. Как вскоре станет известно, я воспользовался физостигмином, взятым мною у Клариссы Пай и который я должен был передать инспектору. Насколько понимаю, это вещество не имеет вкуса и способно обеспечить легкий переход в мир иной, но все равно это своего рода обман, маленькое преступление даже, и я каюсь в нем.

И наконец, хоть я и сам удивлен, я хочу, чтобы мой прах развеяли в лесу, известном как Дингл-Делл. Не знаю, почему прошу об этом. Вам известно, что я человек не романтического склада. Но это сцена последнего моего расследования, и потому выбор вполне уместен. А еще это очень спокойное место. Мне кажется, так будет правильно.

Я прощаюсь с Вами, мой друг, и шлю самые добрые свои пожелания. Я благодарю Вас за преданность и товарищеские чувства и надеюсь, что Вы задумаетесь о возвращении к ремеслу актера и что Вас ждет долгая и успешная карьера.

Пюнд подставил подпись и сунул письмо в конверт, который запечатал и пометил: «МИСТЕРУ ДЖЕЙМСУ ФРЕЙЗЕРУ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ».

Письмо не понадобится ему еще какое-то время, но он был рад, что приготовил его. Затем сыщик выпил чай и направился к ожидающей его машине.

3

Пять человек собрались в кабинете полицейского отделения в Бате, обрамленном двумя высокими окнами. Атмосфера была какая-то причудливо тихая и спокойная. По другую сторону стекла жизнь шла своим чередом, но здесь время остановилось на моменте, который с самого начала был неизбежен и вот наконец наступил. Инспектор Реймонд Чабб занимал главное место за столом, хотя сказать ему было практически нечего. Ему досталась роль простого очевидца. Но это был его кабинет, его стол, его власть, и он надеялся, что твердо дал это понять. Аттикус Пюнд сидел рядом, положив руку на полированную поверхность столешницы, как если бы прикосновение к ней наделяло его правом здесь находиться. Трость из палисандрового дерева была прислонена к подлокотнику кресла. Джеймс Фрейзер пристроился в уголке.

Джой Сандерлинг, которая ездила в Лондон и вовлекла Пюнда в это расследование, сидела напротив этих троих на стуле, место которого было выбрано так, словно она пришла на собеседование по вопросу трудоустройства. Место рядом с ней занимал Роберт Блэкистон, бледный и нервозный. С того времени, как все собрались, не прозвучало почти ни слова. Центром внимания служил Пюнд, и теперь он начал.