Когда мистер Бенсон провожал мистера Дэвиса, Руфь отворила дверь кабинета и тихо попросила:

— Мистер Бенсон, позвольте мне поговорить с мистером Дэвисом наедине.

Мистер Бенсон согласился: он решил, что Руфь хочет поподробнее расспросить его относительно Леонарда. Но когда мистер Дэвис вошел в комнату, его поразила бледность и выражение твердой решимости на лице миссис Денбай. Он помолчал в ожидании, что она заговорит первая.

— Мистер Дэвис, я должна позаботиться о мистере Беллингаме, — наконец проговорила она, сжимая руки, между тем как все тело ее оставалось напряженно неподвижным.

— О мистере Беллингаме? — удивленно переспросил он.

— Я хотела сказать, о мистере Донне, — поспешно поправилась она. — Раньше его фамилия была Беллингам.

— Да, теперь припоминаю: я слышал, что он сменил фамилию и стал называться по какому-то поместью. Но теперь вам и думать нельзя о подобном занятии. Вы не годитесь на это. Вы бледны как смерть.

— Я должна пойти к нему, — повторила она.

— Чепуха! У него хватит средств, чтобы нанять лучших лондонских сиделок, и я сомневаюсь, что его жизнь стоит того, чтобы подвергать опасности чужие жизни, а тем более вашу.

— Мы не имеем права решать, чья жизнь важнее.

— Знаю, что не имеем. Но такова уж наша врачебная привычка. Во всяком случае, вам смешно даже думать о подобных вещах. Прислушайтесь к голосу разума.

— Нет, не могу, не могу! — вскрикнула она, и жгучее страдание послышалось в ее голосе. — Вы должны пустить меня, дорогой мистер Дэвис! — проговорила она мягким, умоляющим голосом.

— Нет! — ответил он, решительно помотав головой. — Этого я не сделаю.

— Послушайте, — сказала она совсем тихо, покраснев, — он отец Леонарда! Ну? Теперь вы меня пустите?

Мистер Дэвис был так поражен ее словами, что в первый момент не мог говорить. Она продолжала:

— Вы ведь никому не расскажете? Пожалуйста, не надо! Никто, даже мистер Бенсон, не знает, кто отец моего сына. Никто не должен знать, это может ему повредить. Так не скажете?

— Нет, не скажу, — ответил доктор. — Но, миссис Денбай, ответьте мне на один вопрос. Я спрашиваю с полным к вам уважением, я хочу, чтобы мы оба понимали, как правильно действовать. Я, конечно, знал, что Леонард незаконнорожденный. Уж так и быть, тайна за тайну: я сам такой же! Вот что вызвало у меня сочувствие к нему и желание его усыновить. Эту часть вашей истории я знал. Но скажите: вам все еще дорог мистер Донн? Отвечайте откровенно: любите ли вы его?

Несколько мгновений Руфь молчала, поникнув головой. Потом подняла ее и светлыми, честными глазами посмотрела ему в лицо.

— Я думала… но я не знаю… не могу сказать… не думаю, чтобы я могла любить его, если б он был здоров и счастлив… Но вы говорите, что он болен, что он один… Как же мне не позаботиться о нем?.. Как же не позаботиться? — повторила она, закрыв лицо руками, и крупные горячие слезы закапали сквозь ее пальцы. — Он отец Леонарда, — продолжала она, поднимая глаза на мистера Дэвиса. — Не надо, чтобы он знал… Пусть лучше не знает, что я была рядом с ним. Если его болезнь развивается так же, как у других, то сейчас он должен быть в бреду. И я оставлю его прежде, чем он придет в себя… А теперь разрешите мне… Мне нужно идти.

— Зачем мне не вырвали язык, прежде чем я вам его назвал? Он бы и без вас обошелся, а тут, чего доброго, узнает вас и рассердится.

— Очень может быть, — с тяжелым сердцем откликнулась Руфь.

— Да не просто рассердится! Он, пожалуй, проклинать вас станет за непрошеную заботу о нем. Я слышал, как проклинали мою бедную мать — а она была таким же прекрасным и нежным созданием, как и вы, — за то, что она выказывала нежность, в которой не нуждались. Ну, послушайтесь же старика, наглядевшегося на жизнь до боли в сердце: предоставьте этого изящного джентльмена его участи. Я обещаю вам нанять для него самую лучшую сиделку, какую только можно найти за деньги.

— Нет! — упрямо ответила Руфь, словно не слыша его уговоров. — Мне надо пойти. Я оставлю его прежде, чем он меня узнает.

— Ну что ж, — вздохнул старый доктор, — если вы так сильно этого хотите, то мне придется уступить. То же сделала бы и моя бедная мать. Что ж, пойдемте и сделаем все, что в наших силах. Я знаю, это избавит меня от многих хлопот. Если вы станете моей правой рукой, то мне нечего будет все время тревожиться о том, хорошо ли за ним ухаживают. Пойдемте! Берите свою шляпку, мягкосердечная вы дурочка! Давайте выйдем из дома без дальнейших сцен и объяснений. Я потом сам все улажу с Бенсонами.

— А вы не выдадите мою тайну, мистер Дэвис? — спросила она внезапно.

— Нет! Только не я! Неужели вы думаете, что мне не приходилось хранить такого рода тайны? Я надеюсь, он проиграет выборы и никогда больше не покажется в наших краях. В конце концов, — со вздохом продолжил мистер Дэвис, — он всего лишь человек!

И мистер Дэвис припомнил обстоятельства первых лет своей жизни. Глядя на гаснувшие в камине угли, он представлял себе различные картины и даже вздрогнул, когда Руфь явилась перед ним, готовая идти, серьезная, бледная и спокойная.

— Пойдемте! — сказал он. — Если вам суждено принести ему какую-то пользу, то это произойдет только в течение трех первых дней, потом я ручаюсь за его жизнь. Но только помните: после этого я отошлю вас домой, иначе он может узнать вас, а мне не нужно, чтобы он вспомнил прошлое, и я не хочу, чтобы вы опять плакали и рыдали. Теперь каждая минута вашего ухода драгоценна для него. А Бенсонам я расскажу мою собственную историю, как только передам вам больного.

Мистер Донн лежал в лучшей комнате гостиницы. При нем не было никого, кроме его верного, но неопытного слуги, который боялся эпидемии, как и все прочие, но тем не менее не решался покинуть своего господина. Однажды, это было в Беллингам-холле, молодой аристократ спас жизнь ребенку, а потом дал ему место при конюшне и сделал своим слугой. И вот слуга стоял в дальнем углу комнаты, испуганно глядя на бредящего господина, не смея подойти к нему и не желая его покинуть.

— Ах, хоть бы этот доктор пришел! Он убьет или себя, или меня, а эта дурацкая прислуга и порога не переступит. Как же я ночь проведу? Благослови его Бог! Старый доктор возвращается! Я слышу, как он топает и бранится на лестнице!

Дверь отворилась, вошел мистер Дэвис, а за ним Руфь.

— Вот вам сиделка, друг мой, да такая, какой не найти во всех трех соседних графствах. Вам надо только точно исполнять все, что она прикажет.

— Ах, сэр, он при смерти! Не останетесь ли вы с ним ночью, сэр?

— Посмотрите-ка лучше, — шепнул ему мистер Дэвис, — посмотрите, как она умеет обращаться с больным! Я не смог бы управиться лучше!

Руфь подошла к мечущемуся в бреду страдальцу и нежно, но требовательно заставила его лечь. Затем принесла таз с холодной водой, обмакнула в нее свои хорошенькие ручки и приложила их к пылающему лбу больного, все время повторяя вполголоса успокаивающие слова, которые производили волшебное действие.