– Мне не придётся убеждать, командир.

– Что значит, не придется? Ты что, в военной палате уже побывал?

– Да, командир. Сегодня утром я продал прошение о переводе. Меня пообещали отправить в первую походную тагму, которая отправится на границу.

Эдо Хейдиш откинулся на спинку стула, и устало помассировал седые виски.

– Проклятое право первенства. Хотя и оправданное. Эх, Айдек, не думал, что ты так со мной поступишь. Мог бы хотя бы из вежливости, хотя бы в память обо всей доброте, что я к тебе проявлял, сначала со мной поговорить. Великие горести, видать и вправду пора мне на покой, раз мои же фалаги через мою голову действуют, а какой-то сопляк моей же тагмой как своей собственной командует,– листарг надолго замолчал, уставившись куда-то вдаль. Когда он продолжил, голос его стал тихим и безразличным. – Ладно, задержать или как то помешать тебе я уже не в силах, раз ты прошение написал. Право первенства походников незыблемо и не мне его оспаривать. Езжай на свою границу, если так припекло. Но только именем всех богов, Айдек, выживи там, пожалуйста, и целиком вернись. А то как мне тогда твоему отцу в глаза смотреть? Я же и так, получается, крепко его уже подвел, раз ты вместо службы в Кадифе, на саму Мисчею отправляешься.

– Вы его не подводили, командир.

– Как же не подводил? Ещё как подвел. И прямо сейчас подводить продолжаю, раз его сына от безумств оградить не могу. Знаешь, он ведь меня спас тогда, под Афором. А потом, спустя много лет, только об одной вещи попросил: чтобы его единственный сын в люди выбился. А в какие люди можно в диких землях выбиться? А? Только одичать, разве что. Нет, иные то, те, что духом погрубее, хорошо в такой глуши служат и много достигают, но ты то иного склада. Понимаешь, ты же молодой ещё, горячий. Ну и наивный по-своему. Тебе война героическим эпосом видится, а граница – землей чудес, где всякие разные подвиги совершаются. Но жизнь – она совсем иная. Поверь старому воину. И война – тоже другая. И когда ты всё это поймешь, то по ночам выть станешь и по столичной службе плакаться. Помяни мое слово. А дорог оттуда только две: смерть или отставка. И если с одной там проблем не будет, то до другой долгие года!

– Я выдержу. Поверьте, командир. Не мое тут место.

– Вот ведь заладил. «Не моё», «не моё». Упрямый же. Вот прямо как твой отец, честное слово. Он тоже, если, что в голову втемяшит – всё, ножом оттуда не выковырять.

– Знаю,– улыбнулся Айдек и тут Эдо Хейдиш впервые посмотрел на него с теплотой.

– Ты пойми, я ведь не от скверного характера все это говорю. Добра я тебе желаю.

– И это я тоже знаю. Прошу вас, командир, поверьте. Я справлюсь. Со всем справлюсь.

– Эх, пусть боги тебя услышат.

«Бог» – мысленно поправил его Айдек.

Глава седьмая: Большие и маленькие поручения

Городская контора Торговой палаты расположилась на самом краю Авенкара в старом особняке, окруженным увитой виноградом высокой стеной и персиковым садом. Если не знать где искать, то очень легко было пройти еë стороной, даже не заметив резную бронзовую табличку, закрепленную на дубовых воротах. Слишком уж мало она отличалась от соседних особнячков.

Когда Мицана в первый раз отправили сюда, он раз семь прошел мимо, так и не обратив на неё никакого внимания. Вероятно, он так бы и ушел, если бы из ворот нужного особняка не вышла целая делегация сановников в желтых одеяниях.

Кто-то из новых друзей Мицана, то ли Сардо, то ли Лиаф Гвироя, оказавшийся удивительным знатоком города и его истории, рассказывал, что сходство с прочими особняками у конторы было совсем не случайным: раньше тут жила богатая семья купцов, сделавшая состояние на товарах из Фальтасарга. Да только при Убаре Алом Солнце они, как и многие другие, попали в немилость грозному владыке. Да попали так крепко, что когда сынка последнего из царей собственная свита истыкала ножичками и мантии взяли власть, не нашлось никого, кто смог предъявить права собственности. И как часто бывает в таких ситуациях, ничейный домик быстренько облюбовали сановники.

Войдя внутрь, Мицан кивнул дремавшему на табуретке охраннику и миновав скрюченных писарей, корпевших над грудами глиняных табличек и листами пергамента, поднялся по резной мраморной лестнице на второй этаж, где за третьими по счету дверями располагалась приемная Ирло Фалавии – старшего скавия – сановника ответственного за выдачу разрешений и внесения записей в государственные свитки. Без хранившейся у него печати, ни одна сделка не имела статус законной, а посему такой человек был крайне полезен для многих дел господина Сэльтавии.

За минувший с начала новой жизни Мицана месяц, он успел побывать во многих местах, из которых раньше его сразу бы вышвырнули. И весьма часто поручения заносили его именно к сановникам, которым он приносил то свитки, то таблички, то мешочки разного веса и наполнения, а то и просто устные послания. Но ни у одного из них, он не появлялся так часто, как у Ирло Фалавии. Воистину, он, похоже, был одним из лучших друзей теневого правителя Каменного города, и сегодня Мицану вновь требовалась его дружеские услуги.

Уже подойдя к двери и собираясь постучать, Квитоя остановился. С той стороны доносились голоса. Один из них, тонкий, немного писклявый явно принадлежал сановнику, а вот второй низкий, гортанный, произносивший слова с ярким мефетрийским акцентом, был Мицану незнаком. Коридор был пуст и юноша мог не стесняться своего любопытства, почти вплотную прижавшись ухом к чуть приоткрытой двери:

– Вы прэсите слишком мнэго, гэсподин! Слишком! Вы рэзарите мэю семью такими пэборами!

– Во имя милости всех богов, Беашта, да как ты мог подумать, что я тебя разорю! Да и что за слово такое, поборы. Фу! От него веет грубостью, а мне казалось, что ты желаешь заручиться моей дружбой!

– Две тэсячи! Вы прэсите две тэсячи сэталов, гэсподин!

– Да, Беашта, всего две тысячи! Всего какие-то жалкие две тысячи! Вот смотри, Беашта, ты желаешь открыть лавку, в которой будешь продавать шерстяные ткани и открыть ты ее желаешь не где-нибудь в Аравенах, а на Восточном рынке квартала Кайлав. И не в каком-нибудь закоулке, Беашта, а на самой площади, которую ежедневно посещают сотни и сотни человек! Да что там сотни – тысячи! Ты