— Это тот самый пистолет, из которого была убита твоя подружка, это тот самый пистолет, который твой отец восемнадцать лет назад применил при ограблении. Так, может быть, сейчас ты захочешь рассказать мне о нем?

— У моего отца не было пистолета, — упрямо повторил Брендан, но Шон заметил, что в мозгу парня что-то шевельнулось, началась какая-то мыслительная работа.

— Нет? Что ж, продолжай вешать мне лапшу на уши. — Шон трахнул кулаком по столу; Брендан от неожиданности подскочил на стуле. — Ты говоришь, что любил Кейти Маркус? Позволь мне, Брендан, сказать тебе, что я люблю. Я люблю свою незапятнанную репутацию. Я люблю свое умение раскрывать дела за семьдесят два часа. И сейчас я вижу, что ты, черт возьми, врешь мне.

— Я не вру.

— Нет, мальчик, врешь. Тебе известно, что твой отец был вором?

— Он работал в метро…

— Да он был отпетым вором. Он работал с Джимми Маркусом, который был таким же отпетым вором. А сейчас дочь Джимми Маркуса убита из пистолета твоего отца.

— У моего отца не было пистолета.

— Да пошел ты! — взревел Шон, так что Коннолли, вскочив со стула, с испугом посмотрел в их сторону. — продолжаешь морочить мне голову, да? Так вот поморочь свою голову, но только сидя в камере.

Шон отстегнул ключи висевшие у него на поясном ремне и перебросил их Коннолли.

— В камеру этого козла.

Брендан вскочил.

— Я же ничего не сделал.

Шон наблюдал, как Коннолли, остановившись позади Брендана, переминается с ноги на ногу.

— Брендан, алиби у тебя нет; ты состоял в отношениях с жертвой преступления, а убита она была из пистолета твоего отца. Пока у меня не появятся данные в поддержку твоей невиновности, я задерживаю тебя. Так что отдохни, а заодно и подумай над тем, какое заявление ты должен мне сделать.

— Вы не можете запирать меня в камере. — Брендан посмотрел на стоящего позади него Коннолли. — Не можете.

Коннолли широко раскрытыми глазами посмотрел на Шона — ведь парень был прав. В соответствии с процессуальными нормами они до предъявления обвинения не могли держать его в камере. А предъявить ему обвинение они не могут, поскольку фактически у них ничего против него нет. Задерживать кого бы то ни было лишь по подозрению шло в разрез с законодательством этого штата.

Но Брендан наверняка и не знал таких тонкостей, поэтому Шон бросил на Коннолли взгляд, который яснее ясного говорил: новичок, действуй по правилам убойного отдела.

— Если ты, молодой человек, будешь продолжать упорствовать в своем молчании, мне придется сделать это.

Брендан открыл было рот, и Шон почувствовал, как что-то таинственное поползло из него, словно электрический угорь. Рот закрылся, и Брендан замотал головой.

— Он подозревается в совершении тяжкого убийства, — чеканно произнес Шон, обращаясь к Коннолли. — В камеру его.

Дэйв добрался до своей опустевшей квартиры к полудню и сразу же бросился к холодильнику за пивом. Он ничего не ел, и его пустой желудок почти непрерывно урчал, требуя пищи. Сейчас, в его нынешнем состоянии, пиво было не самым необходимым, но душа требовала хотя бы одну банку. Ему нужно было унять ломоту в висках и смочить спутанные волосы на затылке, усмирить учащенное сердцебиение.

Ломота в висках легко прошла, стоило ему лишь пройтись по опустевшей квартире. Наверное, Селеста приходила домой в его отсутствие, а потом пошла на работу; он подумал о том, что надо бы позвонить Озма, узнать там ли она, занимается ли стрижкой голов, беседует ли с дамами, флиртует ли с Паоло, парнем из ее смены, и выяснить, насколько фриволен этот их флирт и не выведет ли он из равновесия мужчину с нетрадиционной ориентацией. А может быть, она пошла к Майклу в школу, чтобы радостно встретить его, обнять и повести домой, а по пути заглянуть в кафе, чтобы выпить чашечку шоколада.

Но Майкла в школе не было, а Селесты не было на работе. Дэйв каким-то чувством понял, что они прячутся от него; он, сидя за кухонным столом и допивая вторую банку, ощущал, как алкоголь начинает действовать внутри его тела, успокаивая все волнения; все, что было перед глазами, стало более отчетливым и ярким, поле зрения увеличилось, но все предметы, попадающие в него, вдруг стали вертеться.

Надо было рассказать ей. Сразу рассказать. Он должен был рассказать жене о том, что в действительности произошло. Он должен был довериться ей. Не многие женщины, крутившиеся в свое время рядом с известными бейсболистами и пристававшие к ним с детской откровенностью, могли держаться с достоинством. А вот Селеста могла. Даже мысль о том, как она в ту ночь стояла над раковиной, застирывая его одежду и рассуждая о том, как она уничтожит улики… Господи, даже и тогда она вела себя достойно, именно так, как должна вести себя жена. Так как же Дэйв проглядел ее? Как это вообще случается, что ты столько лет близко соприкасаешься с людьми, и в конце концов оказывается, что ты так и не рассмотрел, кто они на самом деле?

Дэйв достал из холодильника третью банку с пивом, которая оказалась последней, и снова пошел по квартире. Не только сознанием, но и всем телом он чувствовал, как сильно любит жену и сына. Ему вновь захотелось взять в руки и подмять под себя ее обнаженное тело; почувствовать, как ласково и нежно она гладит его по волосам; сказать ей, как сильно тосковал он по ней, сидя на скрипучем стуле в комнате для допросов, да еще в холоде, да еще и взаперти. Раньше он думал о том, как необходимо ему человеческое тепло, но ведь, говоря по правде, ему нужно было только тепло Селесты. Ему хотелось снова почувствовать, как их тела, сплетаясь, приникают друг к другу, увидеть ее улыбку, поцеловать ее веки, нежно гладить ее спину и ощущать душевную успокоенность от одного ее присутствия.

Но еще не поздно, он расскажет ей все, как только она придет домой. У меня что-то случилось с головой в последнее время, все мысли вразлет. А это пиво, которое я сейчас пью, похоже, совсем не помогает, но без него, пока ты не вернулась, мне не обойтись. А когда ты вернешься, с этим будет покончено. Я брошу пить, поступлю на компьютерные или какие-либо другие курсы и найду себе хорошую работу, буду сидеть в офисе. Национальная Гвардия объявила о наборе на курсы экспертов по расчету компенсационных выплат; с такой работой я справлюсь. Разве я не смогу один уик-энд в месяц и несколько недель летом работать для своей семьи? Да для своей семьи я хоть на голову встану. Это поможет мне вновь обрести форму и стесать с себя этот пивной жир, а заодно и прочистить мозги. А вот когда я стану хорошо оплачиваемым служащим, мы переедем отсюда, вообще из этого района, где вечно повышают квартплату; где все время хотят снести дома, а на их месте построить стадион; из района, где постоянно угрожает джентрификация. А что толку бороться с этим? Они так или иначе, рано или поздно, но выставят нас отсюда. Выставят нас и создадут на этом месте свой собственный мир, заполненный вещами от «Крэйт энд Беррел», и будут, сидя в кафе или стоя в проходах гипермаркетов, обсуждать устройство и обстановку своих летних коттеджей.