— Подождите! — перебила его миссис Миджхолм. — До того как это произошло, болтали, будто Ладислас ухаживает за мисс Уорренби. Он красивый молодой человек, если вы, конечно, умеете ценить иностранный тип внешности, и нельзя отрицать, что бедняжка увлеклась им. Удивляться нечему, обычно мужчины не находят Мэвис привлекательной, и ей польстило его внимание. По-моему, Ладислас авантюрист. Догадался, наверное, что после смерти дяди она будет при деньгах. Если это не мотив для убийства, то уж и не знаю, что считать мотивом! И как только Уорренби умирает, что делает Ладислас? Притворяется, будто мисс Уорренби никогда его не интересовала! Вчера он сидел в «Красном льве» — обычно он туда носа не показывает — и пытался всех убедить в этой небылице. Мой муж сказал, что это было смешно, люди решили, что он испугался. Я бы не придала этому значения, если бы не открытие после ужина…

— Какое? — осведомился инспектор.

— Я позвонила мисс Уорренби. На звонок ответила эта ее служанка. Что, думаете, она сказала?

— Не знаю.

— Мисс Уорренби сидит в беседке за домом, в глубине сада, и разговаривает с Ладисласом! Я чуть в обморок не упала! После всех этих его разговоров явиться к мисс Уорренби! Я посоветовала Глэдис не беспокоиться, решив, что главное — поставить в известность старшего инспектора.

— Я ему передам, мадам, — сказал Харботтл, мечтая от нее отделаться. — Сразу, как только придет. Уверен, он будет вам чрезвычайно признателен.

— Главное, чтобы он что-нибудь предпринял. — Миссис Миджхолм взяла перчатки и сумочку.

Через десять минут после ее ухода вернулся Хемингуэй.

— Вы разминулись с миссис Миджхолм, — сообщил Харботтл.

— Говорю же, у меня нюх! Что ей надо?

— Хотела помочь вам в работе. Я чуть не брякнул, что вы побежали за блондинкой.

— Хорошо, что сдержались. Она сама блондинка, и если ей втемяшится в голову, что у меня слабость к этой масти, то от нее уже не избавиться. Насчет Глэдис я оказался прав: молодой Хасуэлл заставил ее вздрогнуть.

— Узнали нечто важное? — поинтересовался Харботтл.

— Даже не знаю… Но у Глэдис есть голова на плечах. Она сказала, что если ныне покойный Уорренби сидел в саду в домашних туфлях, то, значит, его выгнало из дома что-то неожиданное.

— Почему?

— Одна из его особенностей. Имелась и другая: никогда не разгуливать с непокрытой головой. Глэдис не было на месте убийства, фотографий она тоже не видела, поэтому не знает, в шляпе он был или нет, когда получил пулю. Здесь у меня перед ней преимущество.

— Насчет головного убора — охотно вверю, — задумчиво промолвил инспектор. — Некоторые мужчины шагу не сделают без шляпы. Мой отец был таким. Но я не пойму, почему он не шел в шлепанцах, ведь было сухо?

— Не понимаете, потому что никогда, наверное, не простужались. Но вы не можете не знать, что, когда человек вбивает себе в голову, будто что-то представляет для него смертельную опасность, это превращается в манию. Глэдис рассказала, что Уорренби делал ей замечание, когда она выбегала в шлепанцах в огород за мятой или еще за чем-нибудь.

— И вы верите словам этой вашей Глэдис? — не сдержался инспектор. — А как она объясняет, что Уорренби оказался за дверью с непокрытой головой?

— Кое-какие мысли у нее есть, отчего мы с ней и разошлись во мнениях. Глэдис говорит, что Уорренби выманили из дому хитростью. Не спрашивайте меня, что это была за хитрость и кто ее устроил. Был бы вам благодарен, если бы вы перестали называть ее «моей Глэдис», Хорас! Она уже два года встречается с приличным парнем, торгующим недвижимостью. Смотрите, не навлеките на меня неприятностей!

Инспектор сухо усмехнулся:

— Значит, вы должны были много почерпнуть о неизвестной вам ранее сфере, сэр! Но скажите, как вы отнеслись к ее версии?

— Пока не знаю, — честно ответил Хемингуэй. — Меня не покидает ощущение, что я взялся за протянутую мне палку не с того конца. А теперь прибавилось еще одно: у меня целых девять подозреваемых, однако нечто очень важное по-прежнему скрыто. Более того, пока Глэдис толковала про привычки Уорренби, я понял: она подсовывает мне подсказку, а я ее не могу разгадать!

— А как же ваше чутье? — поддел его инспектор.

Хемингуэй подозрительно прищурился и предложил:

— Хорас, по-моему, вы становитесь воинственным! Когда впервые попросились мне в напарники…

— Вы сами меня пригласили, — напомнил инспектор.

— Может, и так, а почему? Я не умею отказывать. В общем, в первое время вы думали, что чутье приведет меня в психушку.

— Нет! Сэнди Грант предупреждал меня об осторожности. Он твердил…

— Не желаю знать, что он вам твердил, наверняка это было нарушением субординации, а то и клеветой, не говоря уж о его противоестественной склонности болтать по-гэльски! С чем ко мне приходила миссис Миджхолм? Только не рассказывайте, что Ультима Уллапула ощенилась и миссис Миджхолм приглашает меня в крестные отцы к одному из щенков!

— Какая-то из ее собак действительно принесла потомство, но я не уверен, что это Уллапула. Миссис Миджхолм сказала, что старый Драйбек решил доказать, будто мисс Уорренби убила дядю, и вам не следует верить ни единому его слову. А поляк всем внушает, что не имеет намерений в отношении мисс Уорренби, а сам вчера вечером находился в Фокс-Хаусе, сидел там с ней в беседке. Не уверен, что это заслуживает внимания.

— Мне уже поведала об этом Глэдис. Видимо, Ладислас умолял Мэвис потерпеть, пока не уляжется вся эта суматоха. Намерения-то у него есть, только он страшно боится, что об этом узнаю я. Мэвис, между прочим, подалась в Лондон: я наблюдал, как младший Хасуэлл отвозил ее на вокзал, кажется, на поезд в 12.15. Возможно, она бежит от правосудия или хочет посетить дядиных поверенных и узнать о своем положении и на что ей жить, пока не будет утверждено завещание. Глэдис считает, что она уехала именно за этим, потому я ее и не арестовал.

Телефон скромно позвякивал уже целую минуту. Харботтл схватил трубку, послушал и произнес:

— Да, переключите, он здесь. — Он передал трубку Хемингуэю. — Это суперинтендант.

В полдень полицейская машина снова двигалась по хоуксхэдской дороге. Когда констебль Мелкинторп притормозил, чтобы свернуть к ферме Рашифорд, Хемингуэй приказал:

— Помедленнее! Если он занят сенокосом, мы найдем его в поле.

Он не ошибся. Вскоре донесся шум косилки. Она работала в поле у дороги, Кенелм Линдейл стоял рядом и беседовал с одним из своих работников. Хемингуэй вылез из автомобиля.

— Оставайтесь здесь, Хорас, — распорядился он.

Инспектор, ничего другого не ждавший, молча кивнул. Констебль Мелкинторп, сгоравший от любопытства, развернулся на водительском сиденье и открыл рот, но сразу закрыл его. Он догадался, что инспектор Харботтл ответит на нескромный вопрос лишь презрительной усмешкой.