— О чем они поют? — спросил я директора.

— О несчастном случае с шахтером. Он получил травму, добывая сланец, и теперь его несут на носилках.

— Вы не попросите, чтобы они спели еще раз?

Обыденная тема в устах детей приобрела поистине гомеровское звучание. Их голоса внезапно стихли до шепота и замерли. Казалось, они оплакивали воина, сраженного под Троей.

Затем хор грянул песню, которая показалась мне валлийской «Марсельезой». Это был потрясающий марш, абсолютно дикий. Он звучал, словно голос старого Уэльса, сопротивляющегося саксам, норманнам и англам. Я почувствовал себя кем-то вроде врага. В этой песне я слышал переданную в звуках вековую гордость Уэльса.

— Это, — сказали мне, — «Cymru’n Un», «Единый Уэльс».

Так я и подумал. Почему у англичан нет таких волнующих песен, как «Марсельеза», «Cymru’n Un» или «Scots wha hae»? Наша «Правь, Британия» прямолинейна и вульгарна, а «Пышность и величие» Элгара — обыкновенный марш, за которым нет народного чувства. Судя по всему, мало нас били, иначе мы сумели бы создать хорошие народные песни.

Прозвучал еще один марш — «Марш капитана Моргана», слова мистера Ллойд Джорджа. Затем девочки непринужденно перешли на английский язык. Они исполнили два или три прекрасных елизаветинских мадригала. Пели красиво и чуточку печально. «Веселая Англия» плыла в легкой дымке.

По окончании концерта я посмотрел на детей с уважением и удивлением. «Великого музыканта» попросили сказать несколько слов, и он их произнес очень проникновенно.

Я покинул обычный школьный класс с портретом Ллойд Джорджа и букетами колокольчиков. В душе звучал романтический и страстный голос старой Британии.

в которой я еду в Бангор, восхищаюсь университетом, слушаю танцевальную мелодию на арфе, вижу бардов и друидов у алтарного камня, посещаю Айстедвод и присутствую при коронации поэта.

1

Бангор ранним утром — один из самых свежих и бодрых городов, какой только можно себе представить. Термин «город» обманчив, потому что Бангор меньше большинства английских пригородов. Некоторые писатели, забывая, что это епископская епархия, называют его «деловым городком».

Соленые ветры с пролива Менай продувают улицы. На заднем плане поднимаются синие горы — складка за складкой. Будь я валлийцем, предпочел учиться бы в Бангоре, рядом со Сноудоном и островом Мона, чем в каком-либо другом месте. В возрасте, когда люди совершают невероятно глупые поступки, невозможно избавиться от чувства благодарности к валлийцам викторианской эпохи, которые среди тринадцати местных городов избрали местом обучения Бангор.

Англичанин в Уэльсе с удивлением и даже стыдом узнает, что, хотя мысль об валлийском университете была мечтой Оуэна Глендовера (его письма сохранились в архивах Парижа), валлийцам пришлось ждать пять столетий, пока парламент в Вестминстере разрешит университет в Уэльсе. Произошло это в 1893 году. У Шотландии в Средние века был университет Святого Андрея; в Ирландии в елизаветинские времена существовал Тринити-колледж, а Уэльсу приходилось бороться за высшее образование, и рассказ об этой борьбе, на мой взгляд, — одна из самых героических страниц валлийской истории.

Я часто слышал, как иностранцы подшучивают над манерой вероотправления валлийцев. Посмеиваются над «валлийским шаббатом», который таков, каков был и шаббат шотландский пятьдесят лет назад. Но они забывают, что мрачные здания со странными еврейскими именами, такими как «Эбенезер» и «Хореб», высеченными над порталами, сыграли доминирующую роль в религиозном, политическом, художественном и образовательном развитии валлийской нации. Возможно, туристам эти здания кажутся ужасными, но для валлийца, любящего свою страну, они священны.

Церковь подняла валлийцев из духовной ямы, в которую те рухнули после Реформации, и люди захотели образования для своих сыновей и дочерей. Сборщики пошли по всей стране, из дома в дом и из церкви в церковь, собирая буквально по пенни средства на строительство университета. В Лондоне за эту идею боролись несколько великих валлийцев, забытых всеми, кроме соотечественников, а в Уэльсе средний класс, мелкие фермеры и шахтеры юга щедро делились своими скромными сбережениями. В результате в бедной стране собралась удивительная по тем временам сумма — 60 000 фунтов.

В Аберистуите в 1872 году появился первый колледж. Он был построен благодаря самопожертвованию и вере нации. В 1883 году в Кардиффе открылся еще один колледж, а на следующий год в старом здании гостиницы распахнул двери колледж Бангора. По-прежнему не было ни государственных дотаций, ни университетских уставов. Ни один из колледжей не получил разрешения на присвоение степеней. И только в 1893 году, после продолжительных дискуссий и сопротивления обеих палат парламента, эти три колледжа добились получения хартии и были названы университетом Уэльса. С тех пор появился и четвертый колледж, в Суонси.

Итак, утром я спустился с горы и посмотрел на противоположный холм — на нем гордо стоит Бангорский колледж. Старую гостиницу он давно покинул. В 1911 году в замке Карнарвон состоялась церемония коронации принца Уэльского, по окончании которой король открыл это холодное, но величавое здание.

Странно, что англичане, которые, судя по слухам, больше всего на свете восхищаются хорошими боксерами, не обращают внимания на драчливость валлийцев. Древние бритты, населяющие эти горы, дрались со времен нашествия Цезаря — с римлянами, саксами, норманнами, англами. Когда же не дрались с англичанами, воевали вместе с ними. Валлийские лучники выиграли битву при Креси. В более поздние времена валлийцы бились за свою религию, за язык, за литературу и за образование.

Бангорский колледж на горе — символ победы.

2

В скромном, но чистеньком номере бангорского отеля я писал о своих впечатлениях, когда до меня долетели необычайно приятные звуки музыки. Кто-то играл неподалеку, через одну или две комнаты от моего номера. Сначала я подумал, что это клавесин, но, когда отворил дверь в коридор, понял, что звук мягче, не такой механический. Разумеется, это была валлийская арфа.

На лестничной площадке слышно было совсем хорошо. Играл настоящий музыкант. Мелодия, повторявшаяся снова и снова, звучала жалобно. Казалось, человек вспоминает что-то печальное, непоправимое, случившееся очень давно на горной вершине, а может, возле водопада. Мне доводилось слышать ночью в пустыне арабское пение; я слышал мелодии, которые в полнолуние на берегу Нила выдували на флейтах мальчишки. Внимал гэльским песням, зависавшим на мгновение, подобно птице в бреющем полете, и бесследно растворявшимся в воздухе Гебрид. Сейчас в этой печальной музыке мне слышалась вечность, подобная горам Уэльса. Такая мелодия могла бы звучать в зарослях омелы.

Музыка стихла. Дверь отворилась, и из комнаты вышел молодой человек. Я спросил у него, как называется мелодия. Он проговорил что-то по-валлийски. Я, разумеется, не понял. Из комнаты послышались нерешительные звуки музыки. Музыкант, похоже, не знал, что бы еще сыграть, и я понял, что молодой человек вовсе не арфист, как я вначале подумал.