Дело сделано, жребий брошен. Багатур знал, что встанет на бой, если Чагатай дерзнет покуситься на Угэдэево ханство. Быть может, это и будет та самая последняя битва, которую увидят его глаза. Вместе с тайджи во всем своем грозном великолепии он выедет на поле, и Чагатай поймет, отчего Субэдэй-багатура главным своим орлоком назначил сам Чингисхан.

Мысль об этом на миг окрылила, а вместе с тем поднялась и опустилась рука багатура. Тотчас у него за спиной пришли в движение тумены, отправляясь в путь длиной четырнадцать тысяч гадзаров; путь, что наконец приведет их домой.

Ступая прогулочным шагом, Сюань поглядывал в окна длинной крытой галереи. Изо всех окон открывался примерно один и тот же вид на Ханчжоу со змеящейся к бухте рекой. С той поры как Сюань попал в сунские земли, его довольно часто перевозили с места не место, словно не зная, как с ним поступить. Иногда, хотя и редко, ему разрешали поплавать под парусом по реке, а дважды в год он виделся со своими женами и детьми — все время в неспокойных людных местах, с доглядывающими со всех сторон сунскими должностными лицами.

Галерея шла вдоль хребта очередного ведомственного здания. Сюань развлекался тем, что соразмерял свои шаги так, чтобы левой ногой всякий раз попадать в пятнышко света на каменном полу. Особых ожиданий на предстоящую встречу (или для чего его сюда призвали) он не возлагал. За истекшие годы цзинец понял, что сунские чиновники блаженствуют просто от того, что демонстрируют над ним свою власть. Уже поистине бессчетное количество раз его вдруг ни с того ни с сего в срочном порядке вызывали в какое-нибудь присутственное место, а по прибытии оказывалось, что столоначальник здесь никоим боком не связан с двором. В двух случаях, помнится, сунские крючкотворы притаскивали на встречу своих любовниц или детей, дабы те видели, как они деловито суетятся с какими-то там разрешениями на выдачу Сюаню скромного денежного довольствия, — эдакие пупы земли. На самом же деле его нахождение там было, мягко говоря, неуместным: им просто хотелось предъявить своим разинувшим рты подчиненным или домочадцам самого Сына Неба, цзиньского императора.

А потому Сюань немало удивился, когда сопровождающая его стайка чиновников не увязла, как обычно, в разветвлениях коридоров. Впереди лежали кабинеты более высокого начальства, и Сюань ощутил первую искорку волнения, когда они, не сбавляя шага, начали углубляться все дальше и дальше. Открывалось все больше дверей, где за столами корпели крючкотворы и чиновники всех мастей (но рангом явно повыше), чутким ухом и взглядом провожая нежданную процессию. В Сюане затеплилась надежда. Сколько раз она его уже подводила! Все его послания оставались без ответа, но он все равно продолжал писать их каждый день.

Между тем слуги уже не кланялись, а стелились ковром. Несмотря на напускное спокойствие, Сюань изнемогал в нетерпеливом предчувствии, когда двое из них с нижайшим поклоном открыли двери в приемную сановника, заведующего назначением чуть ли не на все чиновные должности в Ханчжоу. Имя Сун Кима совпадало с названием правящей династии, хотя из своих источников Сюань знал, что по рождению этот человек простолюдин. Будучи лицом, заведующим выдачей Сюаню денежных сумм на содержание скромного двора, Сун Ким за годы получил от Сына Неба гору писем и прошений. И ни на одно из них не ответил.

Слуги объявили о появлении цзиньского государя и, расступившись, почтительно замерли с опущенными головами. Сюань зашел в приемную, приятно удивленный ее тонким уютом. Сун Ким жил, можно сказать, в роскоши, среди скульптур и живописи довольно изысканного и отнюдь не дешевого вкуса. Чиновник средней руки себе такого не позволил бы. Сюань улыбнулся невзначай мелькнувшей мысли: а не подкинуть ли Сун Киму что-нибудь лестное? Глядишь, гнусный щелкопер сделает подарок в виде поблажки или чего-то подобного. Хотя об этом стыдно и думать. Несмотря на драматизм положения, сам сан Сына Неба не допускает такого.

Пока секретари засеменили докладывать о его прибытии, Сюань взялся неторопливо переходить от одного живописного полотна к другому, принципиально не задерживаясь на одном месте подолгу. Времени у него непочатый край, а Сун Ким наверняка заставит себя ждать.

Он ошибся. Сун Ким вышел из кабинета самолично, причем почти тотчас. Сюань чуть склонил голову и удостоился столь же скупого кивка со стороны сановника. С обычной своей сдержанностью Сын Неба сказал пару вежливых фраз, не выдавая все растущее нетерпение.

Наконец Сюаня провели во внутреннее помещение, куда тут же подали чай. Сюань уютно разместился у столика и обратил на сановника выжидательный взор.

— Сын Неба, у меня для вас необычайные новости, — сообщил Сун Ким. Человек он был старый, седой, с морщинистой кожей. Руки его подрагивали — то ли просто так, то ли от волнения. Судя по произнесенной фразе, все-таки от второго.

Сюань приподнял бровь с таким видом, словно биение сердца с каждой секундой не становилось все неистовей. Но что делать, надо разыгрывать спокойствие.

— Сын Неба, монгольский хан мертв, — выговорил Сун Ким.

Сюань улыбнулся, после чего с усмешкой спросил:

— И это всё?

С мстительным удовлетворением он отметил, что поверг старого лукавца в растерянность.

— Я, признаться, думал… Вынужден перед вами извиниться, Сын Неба, но я полагал, что новость вызовет у вас великую радость. Раве она не означает конец вашим мытарствам? — Сун Ким недоуменно пожал плечами и сделал еще одну попытку впечатлить своего визави, только несколько иными словами: — Ваш враг мертв, государь. Хана больше нет.

— Я не хотел вас обидеть, досточтимый Сун Ким. Я пережил уже двоих монгольских ханов, и новость эта в самом деле отрадна.

— Тогда… я не понимаю. Разве это не переполняет ваше сердце счастьем?

Сюань прихлебнул чай, поистине превосходный.

— Счастьем? — вежливо переспросил он. — Вы не знаете их так, как я. По своему хану монголы долго не горюют. А тут же садят на его место кого-нибудь из его сыновей и ищут новых врагов. Когда-нибудь, досточтимый Сун Ким, они придут и сюда, в этот город. К той поре я, вероятно, по-прежнему буду томиться у вас в плену. И смотреть из этих самых коридоров, как их полчища прибывают под ваши городские стены.

— Помилуйте, Сын Неба! Вы императорский гость, а ни в коем случае не пленник. Вам такие вещи даже говорить не к лицу.

Сюань с гримаской аккуратно поставил пиалу.

— Гость может гулять там, где ему вздумается. Гость может ездить верхом без надзора караульных. Будем честны друг с другом, досточтимый Сун Ким.

— Прошу прощения, государь. Я надеялся вызвать у вас радость, а не печаль.

— Будьте уверены, вы вызвали и то, и это. А теперь, если только вы не желаете обсудить со мной мои прошения, я бы хотел возвратиться в свои покои.

Сановник склонил голову:

— К моему великому сожалению, удовлетворить ходатайство о встрече с вашими солдатами я не могу. Подобные просьбы превосходят мои скромные полномочия.