Рано утром 1 марта все проснулись и с тревогой стали ожидать прибытия царя в любой момент. Но он не приехал. В Малой Вишере, в ста милях (160 км) на юг, в Новгородской губернии, повстанцы на железной дороге развернули его поезд назад. Проезд в Петроград и Царское Село был закрыт. Вместо этого императорский поезд был направлен в Псков. Неожиданно здесь Николая встретила депутация от Думы, которая прибыла специальным поездом с одним намерением — заставить его отречься от престола.

В Царском Селе Александра в отчаянии исступленно писала письма и телеграммы, но безрезультатно — ответа не было. А теперь и Анастасия тоже слегла с корью. Александра была очень благодарна Лили Ден за поддержку — это был «ангел», «неразлучный» с ней. Лили сделала все, чтобы успокоить Анастасию, которая не могла примириться с мыслью, что заболела, и все плакала и говорила: «Пожалуйста, не держите меня в постели»[1147]. «Господь наверняка послал это нам во благо, не иначе», — писала Аликс Ники о страданиях их детей. Позже в тот же день она наскоро написала еще одно письмо: «Твое маленькое семейство достойно тебя, такое смелое и спокойное»[1148].

Семьдесят два часа все в Царском Селе ждали. «От императора нет известий, мы не знаем, где он находится», — написала Елизавета Нарышкина[1149]. Между тем 2 марта на железнодорожной ветке в Пскове, в 183 милях (294,5 км) к юго‑западу, Николай отрекся от престола, и не только за себя, но также и за сына. Его решение, как позже выяснилось, было принято после откровенного разговора с педиатром Алексея, доктором Федоровым, знавшим о заболевании его сына. Федоров сказал ему, что, хотя Алексей мог бы еще прожить в течение некоторого времени, его болезнь неизлечима. Николай знал, что если его сын станет царем, а его брат, великий князь Михаил будет при Алексее регентом, то, как и полагалось по правилам, ни ему, ни Александре, как бывшим правителям, не позволят остаться в России и отправят в ссылку. Ни один из них не смог бы перенести разлуку с сыном, и поэтому он отрекся от престола за них обоих[1150].

Он также сделал это, искренне надеясь, что его отречение — это то, что сейчас было необходимо и для России, и для чести армии, что это поможет разрядить накалившуюся политическую ситуацию[1151]. В Могилев к Николаю приехала из Киева, где она теперь жила, его мать Мария Федоровна. После того как тяжкий груз ответственности был с него снят, Николай тихо пообедал со своей матерью, они сходили погулять, потом он собрал свои вещи, и после обеда они сыграли партию в безик. Он подписал заявление об отречении в 3:00 дня, покинул Псков в 1 час ночи «с тяжелым чувством после всего, что я пережил», и вернулся в Могилев, чтобы проститься со своим военным штабом. Вокруг себя он не видел ничего, кроме «предательства, трусости и обмана», было только одно место на земле, где он хотел быть — со своей семьей[1152]. «Теперь, когда я вскоре буду свободен от своих обязанностей перед народом, — сказал Николай командиру царского конвоя, графу Граббе, — возможно, я смогу исполнить желание всей моей жизни: завести ферму где‑нибудь в Англии»[1153].

А в Александровском дворце царица еще горячо молила о новостях от мужа. Между тем до столицы уже начали добираться первые слухи о том, что Николай отрекся от престола. Вскоре после этого Гвардейский экипаж по приказу своего командира великого князя Кирилла покинул здание, поскольку Кирилл решил связать свою судьбу с новым Временным правительством. Царица смотрела, как солдат в форме военно‑морских цветов — столь хорошо знакомых по многим поездкам семьи на «Штандарте» — уводили вдаль. Но если гвардейцы оставили их, то другие, такие как Рита Хитрово, одна из медсестер, коллег Ольги и Татьяны во флигеле, приезжали, чтобы предложить свою помощь. Даже несколько человек из прислуги, кто застрял в городе, смогли пешком добраться обратно в Царское Село. Дети были очень обрадованы, когда увидели у себя под окнами своих «дорогих казаков… с их лошадьми; собравшись вокруг офицеров, они вполголоса пели свои песни», как Мария рассказывала отцу[1154]. Им с матерью пришлось нелегко, ухаживая за больными: Ольге и Татьяне было намного хуже, у них начался отит. Татьяна некоторое время ничего не слышала, ее голова была обмотана бинтами. Ольга кашляла так, что совершенно потеряла голос[1155].

Премьер‑министр Родзянко продолжал настаивать на том, чтобы отправить детей в безопасное место, но Александра был непреклонна: «Мы никуда не поедем. Пусть делают что хотят, но я не поеду и не убью {тем самым} детей»[1156]. Вместо этого она попросила отца Беляева из Федоровского собора принести икону Богоматери Знамения из Знаменской церкви и устроила наверху для детей молебен. «Мы поставили икону на стол, который был специально подготовлен для этого. В комнате было так темно, что мне было едва видно присутствующих. Императрица, одетая как медсестра, стояла рядом с кроватью наследника… Несколько тонких свечей были зажжены перед иконой», — вспоминал священник[1157]. Во второй половине дня приехала жена Иоанчика, княгиня Елена, которая отважно проделала этот путь, чтобы увидеть Александру. Ее потрясло, как резко постарела императрица за последние две недели. Не было сомнений в смелости Александры. Кроме того, как показалось Елене, она держалась «чрезвычайно достойно»:

«При всех своих мрачных предчувствиях о судьбе ее супруга‑императора и в страхе за своих детей, императрица произвела на нас впечатление своим хладнокровием. Это спокойствие, возможно, было присуще английской крови, которая текла в ее жилах. В эти трагические часы она ни разу не проявила никаких признаков слабости, и, как и любая жена и мать, она пережила те минуты, как и следует матери и женщине»[1158].