— Ты согласна очиститься, Нэм Дитя?

— Согласна, старый дедушка.

Подражая Х’ани, Сантэн хлопнула в ладоши. О’ва кивнул и достал из сумки бычий рог. На верхушке рога было круглое отверстие. В него старик набил нарезанных корешков и трав, которые собрал накануне днем.

Потом он пальцами достал из костра уголек и, перебрасывая с руки на руку, чтобы не обжечься, бросил его в отверстие рога. Потом принялся дуть, и от тлеющих трав в воздух поднялся столб дыма.

Как только трубка ровно разгорелась, О’ва встал и остановился за сидящими женщинами. Он приложил рог к губам, сильно затянулся и пустил дым. Дым был едкий, очень неприятный, и у Сантэн начало жечь в горле.

Она протестующе заговорила и хотела встать, но Х’ани потянула ее назад. О’ва продолжал затягиваться и дуть, и скоро Сантэн привыкла, дым уже не казался ей таким неприятным.

Она расслабилась и прислонилась к Х’ани. Старуха обняла ее за плечи. Сантэн чувствовала себя все лучше и лучше. Тело ее стало легким, как у птицы, ей казалось, что она может взлететь на поднимающейся спирали дыма.

— О, Х’ани, как хорошо, — прошептала она.

Казалось, воздух вокруг искрится необыкновенной чистотой, зрение стало вдруг необычайно острым, словно она смотрела на мир сквозь увеличительное стекло и могла теперь видеть каждую расщелину, каждый уступ в окрестных скалах. Почудилось, что листочки на деревьях в роще сделаны из зеленых кристаллов, ибо солнечный свет отражался от них, сверкая неземным блеском.

Сантэн увидела, что О’ва наклонился к ней, и сонно улыбнулась. Он предлагал ей что-то, протягивая в обеих руках.

— Это для ребенка, — сказал он, и его голос приходил словно издалека и странно звучал в ее ушах. — Родильный ковер. Его должен был сделать отец ребенка, но это невозможно. Возьми его, Нэм Дитя, и роди на нем смелого сына.

И О’ва положил свой дар ей на колени.

Сантэн потребовались долгие мгновения, чтобы понять — это шкура сернобыка, над которой О’ва так долго и упорно трудился. Она осторожно развернула ее. Шкура стала необыкновенно гибкой и мягкой, а на ощупь тонкой, как шелк, из-за чего хотелось гладить ее без конца.

— Это для ребенка, — повторил бушмен и снова затянулся.

— Да, для ребенка.

Сантэн кивнула, и ей показалось, что голова отделилась и плывет отдельно от тела. О’ва мягко пустил ей в лицо струю голубого дыма, и она не сделала попытки увернуться от этой струи, только наклонилась вперед, глядя ему в глаза. Зрачки О’ва сузились и превратились в блестящие черные точки, белки приобрели цвет темного янтаря и покрылись сеткой черных линий вокруг радужки.

Эти зрачки гипнотизировали ее.

— Пусть покой этого места ради ребенка войдет в твою душу, — говорил в дыму О’ва, и Сантэн почувствовала, что это происходит.

— Покой, — прошептала она и ощутила, как в центре ее существа воцарилась необыкновенная неподвижность, невероятное спокойствие.

Время, пространство и солнечный свет смешались и превратились в единое целое. Она сидела в центре мироздания и безмятежно улыбалась. Издалека доносилось пение О’ва. Сантэн мягко раскачивалась в такт пению, чувствуя каждый удар своего сердца и медленное прохождение крови по сосудам.

Она слышала, как внутри нее шевелится ребенок, свернувшись и поджав ножки, словно преклонил колени для молитвы, а потом произошло невозможное: она почувствовала биение его крошечного сердечка, трепетавшего, словно птичка в клетке. Чудо свершавшейся внутри ее жизни потрясло Сантэн так, что она перестала воспринимать остальной мир.

— Мы пришли очиститься, — пел О’ва. — Пришли смыть все обиды, искупить свои прегрешения.

Сантэн почувствовала, как рука Х’ани, словно зверек с хрупкими костями, заползает в ее руку. Она повернула голову и улыбнулась в любимое старое лицо.

— Пора, Нэм Дитя.

Сантэн набросила шкуру сернобыка на плечи. Ей не потребовалось никаких усилий, чтобы встать. Она плыла над землей, сжимая маленькую руку Х’ани.

Они подошли к отверстию в холме, и хотя проход был темным и крутым, Сантэн шла вперед с улыбкой и не чувствовала под ногами жесткую вулканическую породу. Спуск был недолгим, потом проход стал ровным и привел в природную пещеру. Вслед за О’ва они спустились в нее.

Свет просачивался из прохода у них за спиной и через множество небольших отверстий в крыше. Воздух был теплым, влажным и полным пара. С поверхности круглого озера, занимавшего пещеру от одного края до другого, поднимались облака пара. Поверхность озера волновалась и слегка пузырилась, а пар сильно отдавал серой. Вода была мутно-зеленой.

О’ва сбросил набедренную повязку на камень и вошел в воду. Она дошла ему до колен, но он пошел дальше, на глубину, и, наконец, над поверхностью осталась только его голова. Х’ани вслед за ним обнаженная вошла в озеро. Сантэн отложила шкуру и сбросила платье.

Вода была горячей, почти обжигающей. Похоже, из расщелины в середине озера бил горячий ключ. Но Сантэн было приятно. Она пошла в глубь бассейна и опустилась на колени. Теперь вода доходила до подбородка. Дно озера было покрыто мелкой галькой и камешками. Обжигающая влага проникала в каждую клеточку тела, бурлила, щекоча и пощипывая кожу, нескончаемыми пузырьками поднимаясь на поверхность озера из недр земли.

Сантэн слышала негромкое пение О’ва, но облака пара сгустились вокруг нее и не давали ничего увидеть.

— Мы хотим искупления, — пел О’ва. — Хотим загладить обиды, которые нанесли духам…

Сантэн увидела, как в облаках пара возникает какая-то фигура, темное нематериальное видение.

— Кто ты? — прошептала она и увидела, как тень обретает четкость, узнала глаза — остальные черты были неясны, — глаза старого моряка, которого принесла в жертву акуле.

— Пожалуйста, — прошептала она, — прости меня. Это было ради ребенка. Прости за то, как я с тобой обошлась.

На мгновение ей почудилось в этих печальных старых глазах понимание, потом видение рассеялось, исчезло в облаке пара и сменилось другими. Это была череда воспоминаний и снов, и Сантэн заговорила с ними.

— Папа, папочка, если бы мне хватило сил, если бы только я могла заменить маму…

Она слышала в пару голоса бушменов: старики плакали и разговаривали со своими призраками и воспоминаниями. О’ва снова охотился с сыновьями, Х’ани видела детей и внуков и плакала от любви и печали.

— О Мишель, я вечно буду любить тебя. Да, о да, я назову сына в твою честь. Обещаю тебе, любовь моя, он будет носить твое имя.

Она не знала, сколько времени провела в водоеме, но постепенно фантастические видения и призраки растаяли, и Сантэн почувствовала, что Х’ани ведет ее к краю бассейна.

Горячая вода словно отняла у нее все силы. Тело приобрело яркий кирпичный цвет, въевшаяся в поры грязь пустыни вымылась. Колени у Сантэн подгибались, ноги словно стали резиновыми.