Наступила Пасха (28-го апреля). С приближением времени выступления в казачьем населении, особенно среди алексавдровцев, начало обнаруживаться открытое волнение. Граф Евдокимов посылал неоднократно для вразумления хоперцев г.-м. Васмунда, бывшего командира Хоперской бригады и подполковника Нолькена, назначенного для командования новою бригадою, в состав которой должны были войти и хоперские казаки, но на все их убеждения и доводы казаки отвечали одно, чтобы им был объявлен царский указ о переселении или разрешить послать депутацию в С.-Петербург. Когда же последовало приказание в станицах Александровской и Северной станичному начальству арестовать главнейших зачинщиков из казаков, то народ бросился толпою и освободил арестованных. По получении об этом известия, граф Евдокимов приказал ввести в Александровскую батальон и расположить там для предупреждения дальнейших беспорядков. 24-го апреля батальон из Калиновской перешел в Александровскую и стал лагерем на горке возле станицы. Ноалександровцы упросили генерала Васмунда расположить батальон по квартирам в самом селении, чтобы разделить хлеб соль с боевыми товарищами. Просьба была уважена и солдаты стали по казачьим хатам.

В то же время казаки дали клятву – стоять дружно на одном и не выдавать никого, но не прибегать к оружию, а просить объявить им царский указ или послать депутацию в Петербург; наконец, не выдавать ни под каким видом знамени, заслуженного храбростью их полка. Узнав о том, что полковое знамя должно быть отправлено в станицу Сергиевскую, казаки сильно встревожились – «Мы все заслужили Царское Знамя! все и будем охранять его!» – пронесся единодушный клик хоперцев. И действительно, в воскресенье на Фоминой неделе, утром 30-го апреля, почти все казаки от 17-ти до 70-ти лет и даже женщины, а также строевые сотни станиц Грушовской, Круглолесской, Северной и Сергиевской, все вооруженные, кто верхом, кто пешком, а иные на конных и воловьих подводах, огромными толпами стекались в Александровскую и расположились лагерем вокруг всей станицы. Волнение среди казаков было огромное. По словам командира 6-й Хоперской бригады полковника Алкина, пославшаго в тот же день в Ставрополь нарочного с известиями о происшествии – «народ обезумел, батальон был выведен на станичную площадь, но никакого насилия или несчастия не случилось». Затем, выбрав от каждой станицы по два старых почтенных урядника из георгивских кавалеров, которые руководили бы общими действиями, казаки спокойно остались на своих местах, обложив станицу со всех сторон.

1-го мая выборные явились к полковому командиру и заявили ему, что они, опасаясь похищения знамени, просят позволения поставить к нему своих часовых. Когда же войсковой старшина Сердюков объявил им, что знамя, согласно полученного приказания, должно быть передано сергиевской сотне, чтобы она несла его впереди первого эшелона переселенцев, то на это выборные ответили. – «Да разве, в. б., сергиевцы одни заслужили знамя?[158] За что им честь такая!» – Кроме часовых у знамени, на дворе у командующего полком расположился караул из 500 вооруженных казаков.

Эти события, в виду возбужденного состояния казаков, вызвали присылку в станицу Александровскую Кавказского линейного № 6 батальона из Баталпашинска, Кавказского гренадерского стрелкового батальона из Надеждинской и двух дивизионов Нижегородского драгунского полка из Николаевской. Казаки пригорюнились и приуныли; они почему-то вбили себе в голову, что у них тайно или открытою силою возьмут знамя, а потому, чтобы не изменить полковой святыне, они должны все поголовно идти на переселение, между тем, как у них гвоздем сидела в голове уверенность, что их всеобщее переселение устроено помимо воли Государя Императора. Казаки приготовились к борьбе на смерть за свое знамя. Обе стороны недоверчиво и боязливо относились друг к другу, но к счастью ничего враждебного не произошло; те и другие только следили друг за другом. При этом казаки 1-го Хоперского полка держали себя в высшей степени послушно и почтительно по отношению к порядкам службы и к начальникам и строго выполняли все распоряжения своих выборных руководителей. Ни озлобления, ни упадка духа не замечалось между казаками, они только молились Богу и твердо верили в милосердие Царя.

Наконец, в Александровку прибыл помощник командующего войсками Кубанской области г.-м. князь Святополк-Мирский. Он нашел весь собравшийся здесь народ более или менее спокойным. Старики выборные объяснили ему, что они не бунтуют и на вопрос князя Святополк-Мирского: «Почему они не повинуются властям и не идут на поселение за Кубань?» – выборные отвечали: «ваше сиятельство, зачем явились сюда батальоны? Не будь здесь ни одного солдата, не было бы и нас. Покажите нам указ, из которого увидели бы мы, что распоряжение сие непосредственно вышло по воле Его Императорского Величества всемилостивейшего нашего Императора, и мы беспрекословно пойдем хоть на край света. Пусть всех наших сыновей, годных к службе, шлют в те места служить; но зачем же нас, стариков, жен и детей-малюток туда тащить?»

С прибытием в Александровскую драгун, казаки решили, что пришел их последний час, и все приготовились лечь костьми на полях родной земли.

Войска расположились перед станицей, а казаки с своей стороны поставили аванпостную цепь, которая никого не пропускала. При таком напряжен ном состоянии обеих сторон, один опрометчивый шаг мог вызвать целые потоки крови. Чтобы избежать таких печальных последствий, принявший общее командование над войсками, командир Нижегородского драгунского полка полковник Граббе взял поручика Лужина, и вдвоем с ним отправился в бунтующую станицу. Пикетные казаки пропустили их свободно. Ворота в станице были заперты, но их тотчас же открыли, и урядник Басов, старый ветеран с белою как лунь бородою и с тремя георгиевскими крестами, встретил полковника Граббе с обычным рапортом. Этот Басов был выбран казаками в главные начальники движения и потому явился в сопровождении конвоя из 80-ти человек, которые находились при нем безотлучно. – «Здорово, Басов! Здорово, молодцы, хоперцы!» – приветствовал их Граббе, и ответный крик – «здравия желаем!» дружно подхваченный сотнями других голосов, вовсе не показывал какого-либо мятежного настроения. Порядок был везде образцовый. Полковник Граббе объявил, что будет здесь ночевать и приказал собрать стариков, с которыми хотел говорить о деле. Подъезжая к отведенному для него помещению в доме бывшего полкового командира, он с удивлением увидел почетный караул, встретивший его с военною почестью. Явились и старики. Граббе беседовал с ними долго и вынес убеждение, что весь этот мятеж – одно громадное недоразумение, которое для общего блага нужно было разъяснить как можно скорее. Он тотчас написал об этом в Ставрополь, и, быть может, первый выставил события в их настоящем свете. Но пока ожидали ответа, случилось одно происшествие, показавшее какие ничтожные причины могут иногда дать повод к крупным и