За все время пути от Ферлонских камней ничего примечательного не попадалось. Лишь один раз в начале перехода увидели на горизонте стадо морских котов. Животные плыли на ближайшее лежбище. Да уже около тридцатой параллели встретили двух тропических птиц. Здесь, по старым испанским картам, должен был находиться остров. Но никакой земли со шхуны не приметили. Все же на всякий случай Петрович велел убавить паруса, ночью идти самым малым ходом.

— Из-за таких открывателей на банку напорешься, — сказал шкипер сердито. Кожаная зюйдвестка и длинный острый нос делали его похожим на птицу. Алексей все дни, когда не стоял на вахте и качка хоть немного уменьшалась, переписывал английскую книгу, найденную в сундучке с мореходными инструментами. Английский язык он изучал в ново-архангельской школе у крестника правителя Павла и умел объясняться с заходившими в порт корабельщиками. Шкипер Петрович сказал, что на Сандвичевых островах бывают бостонцы, часть местных жителей болтает на их языке. Нужно вспомнить многие слова, забытые за полтора года.

В книжке описывалось путешествие в Китайские земли, двор богдыхана, пагоды, монастыри. Множество слов было незнакомо, Алексей сердился, закрывал книгу и шел на мостик к Петровичу. Но вычитанное окрыляло воображение, представлялось, как он сам скоро будет в новых местах, увидит земли, о которых столько велось разговоров еще в Ново-Архангельске, а потом в Россе. Он расспрашивал шкипера, бывавшего на островах, просил рассказать о короле Томеа-Меа.

Петрович глядел из-под зюйдвестки, перебирал короткими пальцами колесо штурвала.

— Король как король, — говорил он строго. — Мне королевши пуще понравились.

Насмешливый старик никогда не отвечал сразу серьезно, но Алексей знал его причуды и ждал, когда тот разговорится. Тогда Петрович мог рассказывать до конца вахты. Часто так и случалось. Невыспавшийся Алексей потом клевал носом во все время своего дежурства.

Это происходило в тихие дни. Зато, когда ветер свежел, темнело небо и «Вихрь», скрипя обшивкой, зарывался в водяные громады, с ревом и свистом рушившиеся со всех сторон, Алексей и Петрович оба находились на палубе и не покидали ее ни днем, ни ночью. Привязанный тросом, чтобы не сорвало в море, у штурвала стоял Петрович, а Алексей, цепляясь за штормлеер, помогал команде крепить паруса.

Но штормовые дни были только в начале пути. Чем дальше шхуна спускалась к югу, тем яснее и спокойнее становился океан. Бывали часы, особенно ночью, когда даже зыбь почти прекращалась. «Вихрь» плавно и быстро скользил на длинной волне. В такие дни Алексей и Петрович говорили о делах Росса, Ситхи, а особенно о войне с Бонапартом. Алексей уже сообщил шкиперу новости, полученные Кусковым от Баранова. Эти разговоры старик вел охотно и серьезно, и оба сходились на том, что война начнется. Свое беспокойство они старались скрыть друг от друга.

Отбывая вахту, Алексей часто думал о Конче. Теперь ему казалось, что он знал ее очень давно. Все слышанное о ней и та встреча в миссии переплелись и стали единым воспоминанием. Он перебирал в памяти все слова, которые она сказала в тот вечер, снова видел грустное, взволнованное лицо, маленькую головку с локонами темных волос. Девушка предупреждала об опасности, и это участие, и то, что Конча была такой, какой он представлял себе ее по рассказам Кускова и Петронио, сильнее всего действовали на его воображение. С горячей стремительностью он готов был сделать для нее все. Наверное, она сама нуждается в помощи...

Ему хотелось поговорить о ней, хотя бы с Петровичем, чтобы как-нибудь упомянуть ее имя. Он начинал издалека об испанских владениях, о монахах, но шкипер этого разговора не поддерживал. Надвинув зюйдвестку — он всегда носил ее и в непогоду и в вёдро, — он отходил к борту. Потом отправлялся спать. Монахов он не терпел — и своих и испанских, и разговоры о них его не интересовали.

Два дня еще «Вихрь» шел прежним курсом. Давно пора было поворачивать на запад, но Петрович решил лучше сделать лишнюю сотню миль, зато идти прямо на острова. Старик рассчитал верно. На третий день вечером шхуна попала в северо-восточный пассат и, круто изменив направление, легла на новый курс.

Ветер дул крепкий и ровный, «Вихрь» шел хорошим ходом. Но когда стемнело, Петрович приказал убавить паруса. Он проходил здесь уже второй раз и примерно в этих местах встречал маленьких птиц. Значит, поблизости должна быть земля, может быть такой неприметный островок, какой когда-то встретил Лаперуз и чуть не разбил свой корабль.

Ночью Алексей и шкипер не покидали мостика. «Вихрь» двигался осторожно и медленно, в полной темноте, изредка озаряемой далекими молниями. Утром снова поставили все паруса. В этот день и в последующие ничего не приключилось, ветер был по-прежнему крепкий и ровный, лишь раза два шел основательный дождь.

На десятые сутки Алексей увидел птиц. Их было много, и они спокойно летели к северо-западу. Потом в предутреннем сумраке вырисовалось на горизонте темное пятно. Алексей протер глаза — он всю ночь не ложился, и от долгого напряжения в глазах рябило, — снова навел подзорную трубу. Но вахтенный матрос уже кричал с реи:

— Земля! Земля!..

Это была гора Муна-Роа, высочайшая из гор Гавайской гряды.

А после полудня, обогнув южный мыс острова, шхуна подходила к берегу.

«Вихрь» отдал якоря на середине рейда. Бухта Ка-и-руа была мало знакома, подойти ближе Петрович не рискнул. Острова вулканического происхождения — могли встретиться всякие неожиданности.

Несмотря на период дождей, солнце щедро освещало береговую полосу, густо поросшую пальмами, пологие горы, уходящие вдаль, полукруглые жилища между деревьями, толпившихся и жестикулирующих людей. Даже невооруженным глазом Алексей мог разглядеть, что большинство из них были высоки и стройны и одеты весьма курьезно. Кто в шляпе и набедренной повязке, кто в одном только жилете, кто в башмаках. Все они указывали на прибывший «Вихрь» и на противоположную сторону бухты, где у самого берега стояло несколько малых судов и откуда быстро двигалась лодка.

— Лоцман едет, — сказал Петрович, вглядываясь в приближающуюся лодку. — Дикие, а порядки знают!

Сдвинув зюйдвестку на затылок, он приказал матросу приготовить конец.

Лодка, выдолбленная из цельного ствола какого-то дерева, приблизилась к шхуне. Стоявший на носу человек подхватил брошенный ему канат и ловко взобрался на палубу. Это был высокий пожилой туземец, с прямым тонким носом, резко очерченным ртом, смуглый, курчавый, в европейской шляпе и матросской куртке, надетой на голое тело. Другой одежды на нем не было.

Прибывший не спеша огляделся, что-то крикнул оставшимся в лодке гребцам, затем вынул из