очень удивился, обнаружив себя через некоторое время рассказывающим один запомнившийся ему школьный эпизод: как украли в кабинете английского магнитофон – тогда еще редкость, – а воров так и не нашли… “Ты разве не знаешь, кто украл?” – удивился приятель. “А ты знаешь?” – “Конечно”, – сказал приятель, но секрета не раскрыл. “Ит ваз э марвелос стори, – добавил он таинственно. – Ты Асю помнишь? Ну да, как ты можешь не помнить…” – “При чем тут Ася!” – Монахов зачем-то рассердился. “Он был в нее влюблен”, – пояснил приятель Светочке. “Она была моя жена”, – хотел сказать Монахов, но не мог выговорить “была”. “Влюблен?..” – приподняв бровки, протянула Светочка. “Ты знаешь, что она умерла?” – “Нет”, – посомневавшись, ответил Монахов; он пытался как раз припомнить нечто чрезвычайно неприятное, связанное каким-то образом именно с этим приятелем… Будто как-то раз ужасно приревновал Асю к нему… Неужто за дело? Так, по-видимому, постарался тогда тут же это забыть, что и забыл. “Какой ужас!” – воскликнула Светочка. “Рак”, – подтвердил приятель. “Сначала там все вырезали, потом удалили одну грудь…” Монахов давно не пил, тем более за три шестьдесят две… “Мерзкая все-таки эта водка”, – пробормотал он и вышел, задев стул.

Никогда в жизни он не блевал. С чего бы это?.. он вышел на крылечко подышать. Дул поверху ветер, а внизу было тихо. Вершины сосен качались, ветер шуршал хвоей. “Жалуясь и плача…” – вспомнил Монахов и больно ударил кулаком по перилам. “Тьфу, черт!” – сказал он, тряся кистью, и вернулся в дом.

Ни Светочка, ни приятель, однако, никуда не исчезли; Монахов глупо удивился их присутствию и не обрадовался. Приятель сидел уже рядом со Светочкой, гадал ей по руке. “Да! – восхитился Монахов. – Вспомнил! Тогда, двадцать лет назад, он точно так гадал по руке ей…” Монахов и про себя не назвал ее по имени… (Тень того неприятного воспоминания косо спланировала с шорохом ночной бабочки, вызвав озноб в спине.) “Лонг инаф, стронг инаф, пут ит ин”, – рассказывал тем временем смеясь приятель. И это Монахов вспомнил, и этот анекдотец он тогда рассказывал про Лонгинова, Строганова и Путятина (фамилия приятеля была Путилин, и он относил анекдот на свой счет). Светочка английского не знала, она изучала немецкий. Какой же язык изучала она!.. – Монахов не мог вспомнить. – Конечно, она и того не знала, какой изучала, но все-таки какой?.. Поняла ли она тогда эту шуточку?! Монахов зло посмотрел на “Пут-ит-ина” и пошел ставить чайник.

“Дай я сделаю, – Светочка отняла у него, – ты не умеешь”. – “Что тут уметь? – возмутился Монахов. – Кофе-то растворимый!” – “Евреи, кладите больше заварки”, – рассказал анекдот “Пут-ит-ин”. Светочка долго крутила ложкой в сухой чашке. Монахову это казалось ужасной пошлостью. “Кто тебя этому научил? – спросил он неприязненно. “Будет с пеночкой”, – пропела Светочка. “Тебе нехорошо? – заботливо спросила она, подавая ему чашку. – Смотри, какая пеночка… Ты так побледнел”. – “Ты меня спрашиваешь, или я побледнел?” – “Почему ты со мной так разговариваешь?” – насторожилась Светочка. “Опоздаешь на электричку”, – сказал Монахов.

Светочка наконец обиделась и стала стремительно собираться, дрожа губами. Приятель, молча и понимающе наблюдавший, тоже встал, не забыл свой мешочек “Березка”. “Мне тоже пора”, – сказал он.

Светочка выпорхнула не прощаясь. “Так мы тебя ждем завтра”, – сказал приятель. “Как это мы?..” – опешил Монахов. Уже мы!.. – поразился он. “Ты что, забыл с Ядрошниковым, мы же договаривались…” – “А, да…” – сказал Монахов. Приятель уже спешил. Монахов услышал его грузный бег. Догонит…

Он прикрыл глаза и поплыл, комната два раза повернулась вокруг оси… “А, что!” – вскочил он как ошпаренный. Кто-то стучал в окно. Он впустил заплаканную Светочку. “Ну, ну, извини…” Монахов не выдержал женских слез.

Светочка сбивала постель, как пеночку. Легли, и Монахов погладил ее по прохладной от слез щеке… Что на него нашло? – удивился он. – Обидел девочку… Путилин тоже… Монстр, конечно, но ведь вполне добродушный. Светочка поцеловала его руку. “Ты что?” Монахов ласково руку отнял, опустил ей на грудь. Грудь была крошечная, детская. Он отдернул руку, будто его ударило током. Ужас иглою пронзил Монахова, словно рука его провалилась в дыру. “Ты что? – нежно спросила Светочка и опустила свою руку вниз. – Устал? Спи, милый”.

Зато утром он был рад, что Светочка оказалась рядом.

Он проводил ее на станцию и позвонил домой. “Неужели? Когда? Она была без сознания?.. – бессмысленно повторял он. – Еду. Конечно, прямо сейчас и еду”.

Как некровному родственнику пришлось Монахову принять это на свои плечи. На это он как раз не досадовал и принял (про эти дела нельзя сказать – легко и охотно, можно сказать – готовно). Досадовал он, скорее, на то, что не оказался готов к этой смерти. Не в том смысле, что был потрясен; нет, бабушку было, конечно, жаль, но бабушка была обречена, это было уже неизбежно, вопрос лишь когда (вчера); бабушка была не его. Досадовал же Монахов на себя, что эти дни, когда все наконец было свободно и спокойно, провел он впустую, ничего не поработал, никак не преобразился… и вчерашний день в особенности заставлял его постанывать от стыда, тем более перед лицом с… да, именно ее… Будто он был виноват в том, что на его голову – Светочка, Путилин… Он их искал? звал? Они его достали… В конце концов точки над “и” расставлены, и он свободный человек, – так что, и так он виноват не был. Не виноват же он, что бабушка умерла!.. Все это так, но, выстроив все эти неоспоримые доводы, оказывался он виноват снова и снова, и в том, и в другом, и даже в бабушке… Не был готов. “Достаток распутного равняется короткому одеялу…” – он любил криво ухмыляться этому изречению, считая его подходящим именно к такому случаю. Случаи такие (без бабушки…) бывали. Не сразу удавалось оправдать чувство вины похмельем. Как-то оно всегда казалось более убедительным, чем просто плохое самочувствие.

Кто обманывает? Кто бегает с гробом?.. Кто стрижет на кухне составные части салата?.. Кто топит котят? Вот котят-то как раз и топит самый что ни на есть нежный человек. Другой за это не возьмется… Покойная их топила.

Монахов ее хоронил.

Итак, слава второстепенному персонажу! Это именно он хоть что-то делает за героев – чувствующих и живущих. Это он приносит им телеграмму, довозит до дому и оказывает первую помощь. Обслуженные со всех сторон, подключенные проводами разного рода к свету, воде и информации, они получают время и силу на те мысли и чувства,