– Да, очень серьезно, – подхватил один изпучеглазых близнецов из Рима. Этот, кажется, был Энцо? Или его звали Родольфо?Марклин не мог вспомнить. Его глаза напоминали рыбьи: слишком большие, чтобычто-нибудь выражать, указывающие только на болезнь. Подумать только, онапоразила их обоих. И когда оба они улыбались, вот как сейчас, то выгляделипросто кошмарно. Сморщенные, худощавые лица. Предполагалось, что между нимисуществует большое различие. Но в чем оно заключалось, Марклин не могвспомнить.

– Существуют определенные исходные положения, –сказал Натан Харберсон, его бархатный баритон звучал несколько громче и,возможно, немного более доверительно.

– И определенные вещи, – добавил Энцо,близнец, – которые у нас не вызывают вопросов.

Тимоти Холлингшед придвинулся ближе и смотрел прямо наМарклина, как делал всегда. У него были белые волосы, такие же густые, как уЭрона, и орлиный нос. Марклину не нравился его вид. Это было все равно чтосмотреть на более жесткую версию Эрона, но выше ростом, нарочито элегантную.Боже, посмотрите на его кольца!! Несомненно вульгарен, и каждый должен былзнать его историю, насыщенную рассказами о сражениях, предательствах и о мести.

«Когда мы сможем уйти отсюда? Когда все это закончится?»

– Да, мы считаем некоторые темы священными, –говорил Тимоти, – даже вопреки тому, что мы столь малочисленны.

Вернулась Элвера.

– Да, дело не просто в традициях.

– Нет, – сказал высокий темноволосый человек снепроницаемо черными глазами и бронзовой кожей лица. – Это вопросглубокого нравственного убеждения, лояльности.

– И почитания, – подхватил Энцо. – Незабудьте о почитании.

– Единение, – добавила Элвера, глядя прямо нанего. Но теперь уже все смотрели на него. – Что есть система ценностей икак это должно быть защищено во что бы то ни стало.

В комнату набилось еще больше народу. Присутствовали толькостаршие члены. Предсказуемое нарастание пустых разговоров. Кто-то засмеялсяснова. Неужели у людей не хватает такта, чтобы не смеяться?

Было что-то явно неправильное в этой ситуации. «Кажется, мыздесь единственные послушники, – подумал Марклин. – И куда подевалсяТомми?» Внезапно его охватила паника, он осознал, что потерял из виду Томми.Нет, он был здесь – поедал кисти винограда со стола, подобно некоему римскомуплутократу. Следовало обладать большим чувством собственного достоинства, чтобыне делать ничего подобного.

Марклин быстро, неловко кивнул тем, кто столпился вокруг,протолкнулся сквозь плотную массу мужчин и женщин и, чуть не споткнувшись очью-то ногу, оказался наконец на стороне, где стоял Томми.

– Что, черт подери, с тобой происходит? –потребовал от него ответа Томми. Он глядел в потолок. – Ради бога, сядь ирасслабься. Мы будем на борту самолета уже через несколько часов. Затем мыбудем в…

– Ш-ш-ш. Не говори ничего. – Марклин сознавал, чтоего голос уже не был нормальным и он не в силах управлять им. Никогда в своей жизниМарк не испытывал большей тревоги.

Впервые он обратил внимание, что все стены от пола допотолка были задрапированы черной материей. Двое часов в большом холле тожебыли закрыты! И все зеркала были завешены черным. Он осознал, что окружающаяатмосфера совершенно лишила его присутствия духа. Он никогда прежде не виделстоль старомодной похоронной обстановки. Когда умирали люди в его семье, ихкремировали. Кто-нибудь позже объявлял, что это было сделано. Именно такслучилось с его родителями. Он, тогда еще ученик школы, лежал в кровати и читалЯна Флеминга, когда позвонили и сообщили о кремации. Он лишь кивнул и продолжилчтение.

«И теперь вы унаследовали все, абсолютно все».

Внезапно он почувствовал страшную тошноту, вызванную запахомсвечей. Он повсюду видел канделябры из дорогого серебра. Некоторые были дажеинкрустированы драгоценными камнями. Боже, как много денег прятал этот орден всвоих погребах и хранилищах! Маленькая нация, в самом деле. Но тогда все этобыло по вине дураков, подобных Стюарту, который уже давно завещал все своесостояние ордену и должен был, разумеется, изменить это завещание, учитываяпоследующие обстоятельства.

Все эти обстоятельства. Тессу. Весь план. Где был Стюарттеперь – с Тессой? Разговор становился все громче и громче. Звенели бокалы.Элвера подошла снова и налила еще вина в его бокал.

– Выпей до дна, Марк, – сказала она.

– Веди себя прилично, Марк, – прошептал Томми,придвинувшись неприятно близко к его лицу.

Марклин обернулся. Это не была его религия. Это не был егообычай – стоять у праздничного стола и пить в черном одеянии после заката!

– Я ухожу сейчас! – внезапно объявил он. Казалось,голос словно взорвался во рту, и эхо разлетелось по всей комнате!

Все присутствовавшие замолчали. В течение секунды в звенящейтишине он почти поддался желанию закричать – более сильному, чем когда-то вдетстве. Закричать громко, в панике, в ужасе. Он не знал отчего.

Томми ущипнул его за руку и указал куда-то.

Двойные двери в обеденный зал были раскрыты. Ах, так вот чтопослужило причиной молчания. Боже милостивый, принесли ли они останки Эронадомой?

Свечи, креп – все было такое же в обеденном зале, в другойугрюмой пещере. Он не намеревался входить, но, прежде чем смог выполнить своерешение, толпа медленно и торжественно повела его сквозь открытую дверь. Его иТомми почти внесли в комнату.

«Не хочу видеть это больше, хочу уйти отсюда…»

Давление ослабло, как только они прошли сквозь двери.Мужчины и женщины занимали места за столом. Кто-то лежал на столе. Боже, толькобы не Эрон! «Не могу глядеть на него. И они знают, что ты не сможешь глядеть нанего, не так ли? Они ждут, чтобы ты поддался панике и раны Эрона стали быкровоточить!»

Кошмарно, глупо. Он снова схватился за руку Томми и услышалего шепот:

– Будь спокоен!

Наконец они подошли к краю огромного стола. На нем лежалмужчина в пыльном шерстяном пиджаке, с грязью на ботинках. Надо же! Грязь! Телодаже не удосужились подготовить как положено.

– Это нелепо, – произнес Томми едва слышно.

– Какие же это похороны?