— Порядок-то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частногодойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать-то нонче никому не велят! — прокричалцеловальник, поднимая шапку.

— И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! — повторяли друг задругом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице.Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говороми криком шли за ними.

У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома,на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человекдвадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.

— Он народ разочти как следует! — говорил худой мастеровой сжидкой бородйой и нахмуренными бровями. — А что ж, он нашу кровь сосал — да иквит. Он нас водил, водил — всю неделю. А теперь довел до последнего конца, асам уехал.

Увидав народ и окровавленного человека, говорившиймастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились кдвигавшейся толпе.

— Куда идет народ-то?

— Известно куда, к начальству идет.

— Что ж, али взаправду наша не взяла сила?

— А ты думал как! Гляди-ко, что народ говорит.

Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшисьувеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.

Высокий малый, не замечая исчезновения своего врагацеловальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая темна себя общее внимание. На него-то преимущественно жался народ, предполагая отнего получить разрешение занимавших всех вопросов.

— Он покажи порядок, закон покажи, на то начальствопоставлено! Так ли я говорю, православные? — говорил высокий малый, чутьзаметно улыбаясь.

— Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? Ато грабить-то мало ли их.

— Что пустое говорить! — отзывалось в толпе. — Как же, так ибросят Москву-то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков нашихидет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ-то бает, —говорили, указывая на высокого малого.

У стены Китай-города другая небольшая кучка людей окружалачеловека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.

— Указ, указ читают! Указ читают! — послышалось в толпе, инарод хлынул к чтецу.

Человек в фризовой шинели читал афишку от 31-го августа.Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого,протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишкусначала.

«Я завтра рано еду к светлейшему князю, — читал он(светлеющему! — торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокиймалый), — чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблятьзлодеев; станем и мы из них дух… — продолжал чтец и остановился („Видал?“ —победоносно прокричал малый. — Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… — искоренятьи этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело,сделаем, доделаем и злодеев отделаем».

Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании.Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этихпоследних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, дажеогорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад,а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый изних мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшейвласти.

Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами ипошатывался.

— У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же,успросил!.. А то что ж… Он укажет… — вдруг послышалось в задних рядах толпы, иобщее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера,сопутствуемого двумя конными драгунами.

Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графасжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег,находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпулюдей, приказал кучеру остановиться.

— Что за народ? — крикнул он на людей, разрозненно и робкоприближавшихся к дрожкам. — Что за народ? Я вас спрашиваю? — повторилполицеймейстер, не получавший ответа.

— Они, ваше благородие, — сказал приказный во фризовойшинели, — они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадяживота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано отсиятельнейшего графа…

— Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, —сказал полицеймейстер. — Пошел! — сказал он кучеру. Толпа остановилась,скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя наотъезжающие дрожки.

Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что-тосказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.

— Обман, ребята! Веди к самому! — крикнул голос высокогомалого. — Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! — закричали голоса, инарод бегом бросился за дрожками.

Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась наЛубянку.

— Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем?Что ж, мы собаки, что ль! — слышалось чаще в толпе.