– Ты хотел выиграть только ради того, чтобы хоть раз быть выше нас, Боб?

Кто-то из судей передал Моку дубовый побег в горшке. Их имена появились на огромном, тринадцатиметровом экране, расположенном на восточном краю стадиона. Начали играть гимн США, и американский флаг медленно пополз вверх по флагштоку позади экрана. Пока Джо смотрел на флаг, положив руку на грудь, он внезапно почувствовал, как слезы наполнили уголки его глаз. На подиуме у Мока тоже сдавило горло. И у Стаба Макмиллина. К тому моменту, когда церемония закончилась, все они едва сдерживали слезы.

В ту ночь они пошли гулять в город, все, кроме Джо, и попали в неприятности, упомянутые только мельком в дневнике Чака Дэя: «Нас выгнали из пары мест… копы и т. д.» В четыре тридцать утра они бродили по улицам Берлина и пели «Склонитесь перед Вашингтоном», положив руки друг другу на плечи. В Кёпеник они вернулись только к десяти тридцати, с ужасным похмельем.

Церемония награждения. Бобби Мок на подиуме

В полицейской академии они нашли Джо, который лежал без сна всю ночь. Он провел большую часть времени, просто рассматривая свою золотую медаль, которая висела на краю его койки. Несмотря на то, как сильно он хотел ее, несмотря на то, что понимал, сколько она будет значить для его города и для остального мира, в эту ночь он пришел к пониманию, что медаль была не самой важной вещью, которую он привезет домой из Германии.

Сразу после гонки, когда он сидел в покачивающемся за финишной линией «Хаски Клиппере», глотая воздух ртом, невероятное чувство спокойствия окутало его. За последние отчаянные несколько сотен метров гонки, в иссушающей боли и обескураживающем шуме этого финального яростного спринта, наступил момент, когда Джо понял с поражающей ясностью: чтобы выиграть гонку, он не может сделать ничего больше того, что уже делал. Только одну вещь. Он мог наконец отбросить все сомнения и просто поверить беспрекословно, что он, парень перед ним и парни позади него сделают именно то, что от них требуется именно тогда, когда это будет нужно. Он понял в тот момент, что не должно быть ни малейшего колебания, ни тени нерешительности. У него не было выбора, только вкладывать всего себя в каждый гребок, броситься со скалы в бездну с бесспорной верой, что его команда спасет его, что ему не придется тащить вес лодки одному. Так он и делал. Снова и снова, сорок четыре раза в минуту, он слепо бросался вперед, к своему будущему, не просто веря, но зная, что остальные парни будут с ним заодно, все они, секунда за драгоценной секундой.

В белом пламени эмоциональной печи этих последних метров в Грюнау Джо и парни заработали приз, к которому шли весь сезон, к которому Джо шел почти всю свою жизнь.

Теперь он чувствовал себя единым целым. Он был готов ехать домой.

Во всем Сиэтле – в шикарных ресторанах в центре, в дымных сараях соседнего района Уоллингфорд, в шумных кофейнях Балларда, в рядах продовольственных магазинов от Эверетта до Такомы – люди не переставая обсуждали победу. Еще много недель толпы народу собирались в кинотеатрах, чтобы своими глазами по новостным передачам увидеть, что их парням удалось совершить в Берлине.

По пути домой парни сделали небольшую остановку в Нью-Йорке, где проехали через весь город на автомобилях с открытым верхом, и вихри бумажек – серпантины, страницы старых телефонных книг, обрывки газет – кружили вокруг них, падая с небоскребов. Джо Ранц из Секима, штат Вашингтон, – высоченный парень со светлыми волосами, стоял, улыбаясь толпе, и держал высоко над головой гребную форменную майку – впереди на ней были черный орел и свастика, а на спину шла широкая полоска кроваво-красного цвета.

К середине сентября Джо вернулся домой и поселился в новом доме на озере Вашингтон, в спальне, которую построил ему отец рядом со своей. Джо привез росток дуба, которым наградили парней в Берлине, в университет, и садовник посадил его рядом с лодочной станцией. Потом Джо решил заработать несколько десятков долларов перед началом учебного года.

Дон Хьюм наконец справился с тяжелой инфекцией дыхательных путей и так же быстро, как и Джо, поторопился домой, переживая, что не успеет заработать достаточно денег, чтобы остаться в университете на следующий год. Стаб Макмиллин заехал на плантацию Маунт-Вернон в штате Нью-Йорк на несколько дней, после чего обитающие там родственники приготовили ему в дорогу целую коробку сэндвичей и фруктов, чтобы он мог перекусить в поезде по дороге домой. Джонни Уайт и Горди Адам сначала поехали в Филадельфию, чтобы навестить родственников Джонни, а потом в Детройт, чтобы по пути забрать с завода новенький «Плимут», который заказал там отец Джонни. Шорти Хант вернулся домой как раз вовремя, чтобы его земляки смогли чествовать своего героя на ежегодной Пуйаллапской ярмарке. Роджер Моррис, Чак Дэй и Бобби Мок вернулись в Сиэтл только в начале октября, после шестинедельного тура по Европе.

Джо со своей молодой семьей

Джордж и Френсис Покок вместе с Элом и Хейзел Албриксон заехали в Англию по пути домой. Покок наконец смог проведать отца – теперь гораздо более стесненного обстоятельствами и опустошенного возрастом – впервые за двадцать три года. В Итоне Покок нашел двух мужчин, с которыми работал, когда был мальчишкой – Фрогги Виндзора и Боша Баррета, – они все еще строили лодки в старой мастерской. Оба мастера тепло приняли его и потом показали первую лодку, которую построил Покок в жизни – одноместное судно из норвежской сосны и красного дерева, в котором он выиграл пятьдесят фунтов двадцать семь лет назад. Лодка была все еще в хорошей форме, на ходу, и теперь стала самой любимой среди парней Итона. Покок тут же опустил ее на Темзу и гордо проплыл несколько сотен метров в тени Виндзорского замка, пока Френсис записывала сцену на видеокамеру для домашних фильмов.

К середине октября все они вернулись в Сиэтл, и наступило время начинать подготовку к сезону 1936/37 года. Бобби Мок уже окончил университет с отличием и записался помощником тренера, под руководством Албриксона. Все остальные вернулись в лодку.

Следующей весной, 17 апреля 1937 года, «Сан-Франциско хроникл» опубликовала два одинаково сенсационных заголовка: «Сухарь выходит на скачки сегодня!» и «Калифорния столкнется с командой Вашингтона сегодня!». В тот день Сухарь выиграл для своих хозяев приз в десять тысяч долларов в скачках-гандикапе «Марчбанк», на ипподроме «Танфоран» в Сан-Бруно, обойдя остальных претендентов на три корпуса. На противоположном берегу залива парни из Вашингтона побили Калифорнию на Окленд Эсчуари на убедительных пять корпусов. Сухарь только начинал свою спортивную карьеру; парни из Вашингтона приближались к концу своих. Но перед уходом они оставили еще один заметный след в истории гребли. 22 июня они вновь соревновались за титул национальной команды в Поукипси. Первокурсники Вашингтона уже выиграли свою гонку. Так же как и второй состав. Когда выстрелил стартовый пистолет, парни основного состава понеслись по реке, обошли Военно-морскую академию на отметке в три километра, потом оставили эту и другие команды далеко позади и выиграли на четыре корпуса, установив новый гоночный рекорд и совершив то, что восточные спортивные журналисты за несколько часов до этого считали невозможным – вторую подряд полную победу во всех категориях на регате Поукипси.