Выпороли не просто так – выпороли по решению схода. Следователь, что вел дело по массовым бесчинствам в Бейруте, оказался честным – убрал из дела сопротивление полиции, убрал массовые бесчинства, оставил только хулиганство. По хулиганству, равно как и по другим мелким делам, казака вместо мирового судьи имел право судить сход. Вот и передали казака – хоть и не реестрового[141], а все равно казака Тимофеева А.С., вместе с другими такими же, как он, хулиганами приехавшему в полицию представителю местного казачьего войска. Представители войска доставили их всех по станицам и оставили ждать наказания – до очередного казачьего круга. А на казачьем кругу, состоявшемся три дня назад, пришла и расплата. Почесали казаки бороды и решили: хулигану – тридцать горячих[142]по заднице, чтобы, значит, больше не хулиганил и род казачий не позорил. Порешили, вызвали Александра Саввича к позорной колоде, посреди круга стоящей. Ну, тут делать нечего – снял Александр Саввич штаны, лег на колоду, а атаман взял розог из стоящей тут же корзины да ему и всыпал. Хорошо так всыпал, с оттяжкой. Но дело было не в боли, у любого казака кожа дубленая и тридцатью горячими ее не продрать – дело было в обиде и унижении. Голой задницей на сходе сверкать – и за что? За то, что черным укорот дали? Неправильно все это. Неправильно…

А теперь казак Тимофеев Александр Саввич лежал в прохладном сарае на спине – чтобы больнее было, чтоб запомнить навсегда – и размышлял над случившейся в его жизни коллизией. Если раньше в кругу сверстников он пользовался непререкаемым авторитетом – как же, и отец и двое братьев, все реестровые казаки, отец старший урядник, один из братьев урядник, да и кулак у Александра Саввича был не по возрасту крепкий, – то теперь, после того, как выпороли, авторитет придется завоевывать заново.

Внезапно со двора донеслось рычание, недоброе такое, утробное горловое рычание. Сидевший на цепи кобель Мишка, помесь кавказской овчарки с кем-то еще, здоровенная и недобрая зверюга, одним своим видом отпугивающая воров и прочих лихих людей, что-то почувствовал.

Отец, что ли, пришел? Рано вроде еще, пару часов еще работать. Не будет Мишка так отца встречать, рыком. Самое время сейчас, пока гроза не грянула новая, надо оросительную систему подготовить[143], чтобы вода собиралась в резервуар, а не смывала плодородный слой своими потоками. Да и вообще – мало ли работ в поле летом.

Мишка глухо залаял, в голос – значит, кто-то и впрямь чужой на дворе. Надо пойти посмотреть…

– Мишка… Кто там у тебя? – Почесываясь, Александр Саввич вышел из темной прохлады сарая и…

На дворе стояли двое. Один – невысокий, пожилой, бородатый араб, второй – помоложе и повыше. На обоих – не обычные арабские галабии, не «тропическая униформа» – светлые брюки и рубашка с коротким рукавом, какие обычно носят русские, а странная, пятнистая, желто-коричневая форма. И у обоих в руках было оружие.

– О… Кто тут у нас… – с насмешкой протянул молодой.

– Как подыхать будешь, казак? На коленях или стоя? – с сильным акцентом спросил второй, пожилой. Акцент был незнакомый – все местные арабы почти ассимилировались и говорили по-русски чисто. Значит, эти – пришлые, чужие. Откуда они здесь?

Он не мог понять, что происходит. Все изменилось, фатально изменилось в считаные минуты. Только что он был в своем доме, на своей земле, в том месте, где война закончилась много лет назад, а теперь… Теперь все было то же самое – обшитый светлой рейкой дом, пробивающаяся во дворе зеленая трава, ворота с нарисованным на них красным рогатым быком – но все было по-другому. Чужие люди, враги пришли в дом, они пришли, чтобы убить его – и он не мог ничего с этим поделать.

Будто отвечая на заданный вопрос, тишину прорезал крик на улице, горохом сыпанула автоматная очередь, потом еще одна. Гулко хлопнула винтовка.

– Собаку кончай, все равно нашумели, – бросил пожилой.

Со звонким металлическим щелчком лопнула цепь – бычья, кованая – и огромный мохнатый комок, сгусток клыков и злобы, распрямившись в чудовищном прыжке, с размаху ударил в грудь молодого. Освободившийся Мишка с утробным рыком сбил с ног молодого боевика, жутко лязгнули клыки…

Пожилой среагировал – он среагировал быстро, очень быстро, сразу было видно, что он воевал, и воевал немало. Судьба молодого его не волновала ни в коей мере – он просто полоснул по катящемуся по земле исходящему рыком, брызжущему кровью комку длинной автоматной очередью. И в следующую секунду полетел на землю сам…

Если не знаешь, что делать, – делай шаг вперед.

Как только пожилой повернулся, молодой казак бросился вперед. Но захват у него не получился – он просто с разбега налетел на араба – и они оба полетели на иссушенную солнцем, мощенную камнем землю двора, полетели в разные стороны. В падении пожилой выронил винтовку, она оказалась между ними.

Пожилой пришел в себя первым, он пошевелился – и неуловимым, кошачьим движением вскочил на ноги. Почти сразу поднялся на ноги и Александр – но он проигрывал своему противнику – противник был старше, опытней, он умел убивать. Еще одно быстрое, почти невидимое взглядом движение – и в правой руке заиграло, заметалось вороненое лезвие ножа.

Пожилой не спешил. На улице стреляли, стреляли уже в несколько стволов – а он, находясь в защищенном со всех сторон дворе, чувствовал себя в безопасности. Время у него было, и он решил продлить удовольствие.

– Знаешь, казак… Я долго ждал этого дня, ждал многие годы, чтобы поквитаться…

Сашка вспоминал – его старший брат учил его разным приемам рукопашного боя, учили его и в школе. Но нож. Хотя и против ножа есть средства… для начала надо защититься.

Молодой казак одним движением выдернул из брюк ремень, быстро обмотал его вокруг кулака. Вокруг правого кулака – он был левшой и умел наносить неожиданные удары, а вот многие бойцы как раз были не готовы к ударам слева, меньше отрабатывали защиту от них и на этом проигрывали.

Увидев это, пожилой улыбнулся.

– Хочешь умереть быстро – вставай на колени, казак, и умрешь сразу, клянусь Аллахом!

Вилы… В сарае, из которого он только что вышел, прямо у входа лежат вилы, обычные четырехзубцовые русские вилы на длинном деревянном отполированном пальцами держаке.