Я не могу так просто потерять его.

Я столько должна ему сказать. Он столько должен сказать мне.

Для нас двоих все не может закончиться на этом.

Грузовик с пенопластом проедет на красный свет и остановится именно там, куда он упадет.

С каждым уходящим вверх этажом цифра на его часах растет: 62 %, 75 %, 85 %.

Даниэль Катценберг осознает все, что происходит во время его падения. Ветер. Холод. Туман. Покалывание на щеках и шее. Соленые слезы, наворачивающиеся на глаза, которые он ни в коем случае не хочет закрывать.

Он думает, что нужно было надеть очки, чтобы защитить роговицу от ветра, возникающего от скорости движения.

Он не испытывает никакого страха. Он уже давно забыл, что это такое. Он ощущает только внутреннюю пустоту.

Он вспоминает царя Соломона, который создал свое царство, имел сотни жен, воздвигнул совершенный храм и построил современное общество. Соломона, который перед смертью заметил: «Суета сует, и все — суета».

Даниэль говорит себе, что таким и должно быть поведение мыслящего человека. Изменить мир и, исполнив свою миссию, покончить жизнь самоубийством.

Он летит со скоростью двести восемьдесят семь километров в час.

Падение длится точно семь секунд и тридцать восемь сотых. Туман и развевающиеся полы его плаща, увеличивающие сопротивление воздуху, прибавляют к шести секундам и пятидесяти четырем сотым еще несколько мгновений.

Он удивляется тому, что испытывает нетерпение. Его последняя мысль: «Так, ну где там она, эта смерть, наступит она наконец или нет?»

— ДАНИЭЛЬ!!!

Тело молодого гениального математика распростерто на асфальте, словно тряпичная кукла. Его карманные часы показывают: «Вероятность умереть в ближайшие пять секунд: 99 %».

До самого конца Пробабилис надеялся, что может произойти какое-то непредвиденное событие.

Пресловутый процент сомнения.

Его правый кулак по-прежнему сжат, и Кассандра Катценберг, преодолевая отчаяние, разгибает согнутые пальцы.

«…она разжала его кулак и прочла скомканную записку. Она обнаружила, что ее брат, как последний идиот, написал о том, что она прочтет его послание. И впервые она подумала, что он был, быть может, просто-напросто сумасшедшим. Затем чувство неприятия сменилось смутным чувством восхищения. И ей пришел в голову страшный вопрос: а вдруг он прав?..»

Девушка с большими светло-серыми глазами бросает записку, словно та обожгла ей пальцы. Она в недоумении смотрит на тело Даниэля.

МОЙ БРАТ УМЕР!

Дождь хлещет с удвоенной силой. Блестящая пленка затягивает ей глаза и превращает их в зеркала.

Нет больше звуков.

Нет больше запахов.

Нет больше чувств.

Ее первая слеза смешивается со струями дождя.

ПОЧЕМУ ОН СДЕЛАЛ ЭТО?

ОН НЕ ИМЕЛ ПРАВА ПРЫГАТЬ.

ОН НЕ ИМЕЛ ПРАВА.

Она долго стоит, промокшая до нитки, ошеломленная, и смотрит на тело Даниэля. Слышится сирена пожарных машин. Появившиеся полицейские разгоняют толпу. То, что когда-то было ее старшим братом, стало месивом плоти, костей и крови.

Ким осторожно обнимает ее за плечи и уводит в сторону. Она не сопротивляется. Вокруг раздаются крики, слышится топот бегущих людей. Дождь и туман не могут охладить возбуждение, которое представители человеческого племени испытывают всякий раз, когда видят, что один из их собратьев превратился в труп.

Но вот уже последнее пятно крови смыто, улица продолжает свою обычную жизнь, движение машин восстанавливается.

Струи дождя текут по щекам Кассандры. Несколько полицейских бегут в их направлении.

— Больше медлить нельзя, Царевна, уходим, — говорит молодой кореец с синей прядью волос.

Потрясенная Кассандра стоит не двигаясь.

Даниэль действительно умер…

Полицейские приближаются, а она остается на месте. Ручеек слез цвета серебра непрерывно течет по ложбинкам между ее щеками и крыльями носа. Зеркало глаз тает, смешиваясь с дождевой водой.

Ким Йе Бин тянет ее за руку, и она в конце концов подчиняется.

— Эй, вы, двое, подождите! — кричит человек в темно-синей форме.

Его коллега уже достал рацию и что-то быстро говорит в микрофон.

— Они заметили нас, Царевна, надо спасаться!

Они бросаются бежать, полицейские гонятся за ними. Ким Йе Бин хватает первый попавшийся мотоцикл, это «Харлей-Дэвидсон Фантом». Корейцу не сразу удается завести его. Кассандра прыгает Киму за спину, и мотор наконец включается.

Он умер.

Мой брат обладал широкоугольным видением, а я смотрю в макрообъектив. Он охватывал взглядом горизонт, а я вижу то, что рядом. Я зациклена на одной теме: на терактах в парижском районе. Теперь он мертв, и я должна перехватить эстафету, увеличить поле своего зрения, увидеть горизонт, так же, как и он.

Медитация в подвале Пападакиса позволила мне понять, что я на это способна. Я могу интуитивно угадывать более общие цели.

Мне надо просто попробовать.

Двое обитателей Искупления хотят прорваться на север, но их останавливает процессия манифестантов, требующих увеличения пенсии. Длинная колонна людей, воодушевляемых руководителями профсоюзов, идет вперед, скандируя лозунги: «Будущее не продается», «Работа и сон — это не все в жизни», «Пенсия или жизнь», размахивая плакатами и маленькими виселицами, на которых болтаются марионетки с лицами министров, вызвавших их гнев.

Вот единственное, что дано стаду для того, чтобы оно верило в возможность выразить свой протест: дойти от пункта «А» до пункта «Б», выкрикивая лозунги, а затем рассеяться или вступить в драку с силами правопорядка.

Ким Йе Бин все лучше справляется со своим грохочущим средством передвижения, он хочет прорезать толпу насквозь или обогнуть ее, но колонна манифестантов слишком длинна, а ряды ее слишком тесно сомкнуты. Ким поворачивает нервно рычащий мотоцикл в южном направлении, чтобы выехать на кольцевую дорогу. И видит приближающуюся полицейскую машину, бросившуюся за ними вдогонку.

«Харлей-Дэвидсон» петляет между автомобилями, едва не задевает прохожих на тротуаре и выскакивает на встречную полосу наперерез грузовикам. Повинуясь его перемещениям, показания на часах вероятности Кассандры скачут от тридцати четырех до семидесяти двух процентов. Они уже подъезжают к Орлеанским воротам, когда полицейская машина вылетает из переулка и преграждает им путь.