— Я поняла, идем.

Едва я коснулся ее ладони, как пейзаж переменился. Мы оказались подле… настоящего озера лавы. Жар стоял неимоверный, невозможный, такой, что даже дышать больно, хотя я так и не понял, чем это может дышать душа.

И это озеро оказалось отнюдь не пустым: в нем корчились, извивались, вздымая руки к небесам, вопили, широко распахнув рты, люди. И не только. Многих существ я даже опознать не смог, а среди тех, кто показался более-менее понятным, нашлось место парочке эльфов, натуральному дварфу и чему-то, сильно смахивающему на кентавра.

— О, господи!

— Господь любой не властен здесь, — жестко ответила мне демоница. — То наказанья, искупленья место.

— Что они совершили, что заслужили такое? — прошипел я, трясясь то ли от жары, то ли от ужаса, то ли от осознания того, что страшилки попов оказались кошмарной правдой.

Алый палец с длинным наманикюренным когтем вытянулся вперед, и Тор-ила принялась говорить, переводя свой обвиняющий перст с одной жертвы на другую:

— Насильник, расчленитель, живодер. Садист, убивший трех подростков. Детоубийца. Этот — просто вор…

— Погоди, сюда даже за воровство можно загреметь?

— Коль украдешь ты у больных людей, что мир покинут без лекарства дорогого.

Жалость к вору как-то сразу испарилась, и я мысленно пожелал уроду поплескаться в лаве еще годик-другой. А годик ли?

— И долго им еще так?

— У всех по-разному. Столетье, месяц, год, бывает даже день мучений. А кто-то добровольно сам сюда идет, чтобы очиститься, уйти в перерожденье.

Она многозначительно посмотрела на меня.

— Погоди…. Погоди…. Ты шутишь? — я с ужасом уставился на пузырящуюся и исходящую жаром лаву. — Я что, должен нырнуть туда? Ты серьезно?

Тор-ила кивнула.

— Но зачем? Как это усилит меня? Почему такое вообще делает искаженных сильней?

— С Пар-валеном связь укрепишь чрез муки ты. Таков закон, написанный веками.

Ноги подкосились, и я опустился на землю, в ужасе зажмурившись. Вот только даже сквозь опущенные веки пробивался кошмарный жар.

— Неужели нет других способов? — жалобно прошептал я.

— Для подопечных Судий — нет.

Безжалостный ответ, не оставляющий пространства.

— А для других? — на всякий случай уточнил я.

— У всех по-разному. К примеру едоки, те кто разумных плоть для силы пожирает, должны сражаться… Лордов дураки служить в их мире, ранги набирая. Мы — Судии, и знаем мы одно…

Неведомая сила открыла мои веки и задрала голову, и теперь я смотрел на склонившуюся Тор-илу, во взгляде которой читалось торжество.

— Что?

— Мы верим только в очищенье болью. То, что не выстрадал, не стоит ничего. То, что получишь просто так — не окружишь любовью.

Тор-ила умолкла и ее зрачки превратились в две полоски, точно у змеи.

— Ты говорил, что жаждешь увидать родных… Так что же лгал, выходит, человече?

Я посмотрел на свою проводницу по аду, перевел взгляд на лаву, снова на демоницу.

— И… и сколько я должен буду там пробыть?

— Сколь нужно.

Страх скрутил тело, и я пропищал:

— А нет ничего полегче?

Во взгляде моей собеседницы появилось отчетливо различимое утомление. Она щелкнула пальцами, и мы переместились к длинному узкому подвесному мосту, висящему над бездонной пропастью. Деревянные его ступени были все заляпаны кровью, а в опору возле нас вонзилось несколько ножей.

— Что это?

— Ты жаждал легкий путь, изволь, не жалуйся потом. За простоту заплатишь.

— Это — просто?

Я указал на алые пятна посреди досок.

— То мост ножей, где кровь грехи смывает. Придумали не мы, заимствовали лишь. Пройдешь коль до конца, жизнь краски обретает, а не пройдешь, ну что ж, сам от себя сбежишь.

Я сделал пару шагов вперед и аккуратно ступил одной ногой на деревянную дощечку. В ту же секунду послышался шелестящий звук и рядом пролетел нож.

Я с воплем отстранился, потерял равновесие и упал, отполз на пару шагов.

— У вас тут все испытания такие? Других не предвидится?

Тор-ила недовольно скривилась:

— Иль так, иль убирайся прочь.

Я сглотнул.

Господи, ну почему? Чем заслужил такое?

Хотелось плакать и выть. Хотелось послать все к чертям. Хотелось… сдаться… Но ведь тогда я не вернусь домой!

Эта мысль наконец-то привела мозги в порядок. С трудом собрав волю в кулак, я поднялся.

— Что выбрал ты, о смертный? Пламя, сталь иль трусость? Ответь скорей…

Не реви, ты мужик! Давай, делай, что должен!

Да, прыгать в лаву, наверное, быстрее, но… Но я просто не мог себя заставить добровольно войти в нее. Одна мысль о том, чтобы окунуться в раскаленное озеро, заживо сгорая и плавясь, заставляло рассудок вопить от непередаваемого ужаса, а значит…

— Сталь.

Кажется, этот ответ понравился жене Айш-нора, потому как она улыбнулась и сделала широкий жест рукой.

— Тогда иди, ступи на доски сии, их кровью ты своею окропи. Пройди же до конца, тебе не будет просто, и помни: боль очистит изнутри.

— Спасибо, — я подошел вплотную к мосту, и положил ладони на канаты. — Увидимся, надеюсь, что скоро.

С этими словами я сделал первый шаг.

Сперва было легко. Немногочисленные ножи летели не то, чтобы чересчур быстро, и получалось уклоняться, однако с каждым пройденным метром их становилось все больше, а скорость лишь возрастала. Но пока что удавалось избегать прямых попаданий.

Пару раз мне оцарапали одежду, один раз — щёку, но на такую ерунду я в последнее время уже и внимание обращать перестал.

Еще шаг, я наконец увидел окончание пути. Там горели факелы, призывно разгоняя мрак этого страшного места.

Метров тридцать, максимум — сорок. Нужно ускориться…

— Ай ***!

Задумавшись, потерял концентрацию и в эту же самую секунду в плечо ударил нож. Я остановился и захлопал ртом, что оказалось ошибкой — еще два клинка вонзились в тело. Один — в левый бок, другой — прямо в грудь.

Будь это Земля, то тут бы все и кончилось, но в мире мертвых не стоило надеяться на легкое избавление. Единственный способ вырваться из кошмара — пройти отмеренную муку до конца!

И я, стиснув зубы, двинулся вперед.

Ножи летали все быстрее и быстрее, они свистели вокруг стаей разгневанный птиц, жаждущих алой крови. И чего-чего, а этой жидкости я предоставлял в избытке.

Еще два ножа — левое предплечье и правая нога. Следом два глубоких пореза — правая щека и левая рука.

Кое-как удавалось защищать шею и лицо, но ситуация стремительно ухудшалась.

Болело все, каждый шаг стал настоящей пыткой, а мерзкий голосок где-то внутри все громче и громче шептал: «отступи, сдайся, ты же не обязан терпеть эту боль, ты ведь не преступник,