Приглядываясь друг к другу, они, захватив с собой плененного певуна, двинулись к «Счастливчику», слово за словом разговорились и в следующий раз отправились на берег вместе. Вылазки за фруктами и кормление Чапы — так назвала Батигар певуна, ставшего любимцем всей команды, норовившей угостить его сидром, к которому тот, к разочарованию гребцов, оказался освершенно равнодушен, — сблизили девушек, и теперь они уже вдвоем расспрашивали проплывавших на встречных судах о Сагре. От них-то они и узнали про общегородскую облаву и разгром Дома Белых Братьев. Последнее известие обрадовало принцессу, и, не имея причин таиться от попутчицы, она рассказала ей о себе, о кристалле Калиместиара и Чаг, которую рассчитывала найти, зная название предоставленного Нармом в распоряжение её сестры корабля. Мисаурэнь тоже не скрывала своих планов: она решила бежать именно в Сагру потому, что один из тамошних хадасов, приезжавший в Чилар по делам, страстно влюбился в неё и настойчиво предлагал выйти за него замуж.

— Женить на себе этого красавчика я не стану, постоянный мужчина — это ж с тоски удавиться, но пожить у него и осмотреться — как раз то, что мне нужно, — делилась своими намерениями Мисаурэнь, лукаво посверкивая чер-нющими глазищами. Зная щепетильность Батигар, она не могла удержаться, чтобы не подразнить её. Особенно забавляло ведьму нежелание принцессы купаться на виду у гребцов, из-за чего ей приходилось париться и потеть все самое жаркое время дня, дожидаясь темноты, способной укрыть её наготу от нескромных взглядов.

Саму Мисаурэнь, разумеется, нисколько не смущало присутствие мужчин, и, резвясь голышом в прохладных волнах, она принимала самые соблазнительные и откровенные позы, от которых даже апатичные, ко всему равнодушные гребцы начинали выкатывать мутные глаза. Этим, однако, они и ограничивались — слабенькое яблочное вино, принятое в надлежащем количестве, оказывалось сильнее чар самой обворожительной из виденных ими на своем веку женщин. Что же касается слуг Мисаурэни, то они при виде своей госпожи прямо-таки менялись в лице, и пользы от них ведьме, как та и предрекала, не было никакой. Лишенная столь ценимых ею любовных утех, она временами становилась крайне раздражительной, и принцесса всерьез опасалась, что к концу плавания кое-кому на судне не поздоровится.

— Вонючие евнухи! Жалкие скопцы! От вида ваших постных рож у меня возникает желание разнести эту гнусную лохань в щепы, а вас бросить на корм речным крабам! — поносила она слуг, оставаясь прекрасной даже в гневе и давая принцессе повод в свою очередь от души повеселиться. Смех её, кстати, не вызывал, как можно было ожидать, вспышек ярости у ведьмы. Напротив, она немедленно утихала, на устах появлялась загадочная улыбка, в глазах вспыхивали огоньки, и вот от этой-то перемены её поведения принцесса чувствовала себя по-настоящему неуютно. Но ни поддразнивания, ни гнев и таинственные улыбки Мисаурэни, ни красота прибрежных ландшафтов не могли скрасить тягостную скуку нескончаемо долгих дней, становившихся тем жарче и невыносимее, чем дальше на юг продвигался «Счастливчик». Солнце палило все сильнее, ветра не было. Эрбуковые доски истекали смолой, людские тела — потом, и даже воды Гатианы нагревались так, что почти не приносили облегчения. Порой Батигар казалось, что плаванию этому не будет конца, и она завидовала гребцам, доводившим себя при помощи сидра до полного отупения.

— Не зря я те, девка, говорил, что плавание это приятности не доставит, — хрипел одуревший от жары Тегай. — Мало кто из нормальных людей отправляется в Сагру перед сезоном штормов. Торговля в это время замирает, а Вожатый Солнечного Диска опускает его так низко, что у слабосильных мозги размягчаются и начинают сочиться из ушей.

Батигар кивала, признавая, что недалек тот час, когда не только мозги её потекут из ушей, но и вся она истает от зноя, подобно свече. Устав завидовать Мисаурэни и гребцам, с наступлением жары раздевшимся и ходившим по раскаленной палубе в плетеных тапочках и крохотных набедренных повязках, принцесса избавилась сначала от сапог, затем от куртки и штанов и наконец осталась в одной белой, не доходившей до колен рубашке, кое-как стянутой ремнем с болтающимся на нем кинжалом, расстаться с которым она так и не решилась. Мало-помалу Тегай с гребцами поняли, что Батигар — переодетая девица, но это никак не повлияло на их отношение к ней, поскольку не имело никакого касательства к, очередному, выкаченному предусмотрительным капитаном на палубу и тут же уполовиненному бочонку с сидром.

Проблеск разума появился в глазах гребцов, лишь когда на берегах стали попадаться селения, свидетельствовавшие о близости моря. Заметно оживившийся Тегай нашел в себе силы обругать рулевого, который посадил «Счастливчика» на мель, и пассажиры, видя в случившемся хорошее предзнаменование, приободрились, а Жбан полез к капитану с расспросами: почему давно нет встречных кораблей?

— Ничего удивительного. В такой зной только умалишенный сядет на весла, — вяло отвечал Тегай. — Дней через пять ветер с залива подует, тогда река на улицу перед базаром сделается похожа, а нынче и рыба не плеснет, и травинка не шелохнется. Самая перед сезоном штормов мара-одурь.

— А далеко ли до Сагры? — задал Жбан прискучивший уже всем вопрос, ответ на который был заранее известен. — Сутки, — промолвил Тегай, с трудом ворочая языком. Еще целые сутки, думала Батигар, одергивая влажную от пота, липшую к телу рубашку и подсовывая чуть дышавшему, не меньше людей измученному зноем певуну сочные ваньги. Бедный Чапа уже не рвался с привязи, не пел, набив брюшко душистыми фруктами, а, забившись под сооруженный для него из старой мешковины навесик, тихо попискивал, жалуясь на растреклятую жару. Одни сутки, стучало в висках принцессы, пока она раскладывала на штабеле выстиранную одежду, поглядывая на уходившее за холмы солнце. Только сутки? — не могла поверить девушка, вылезая из неправдоподобно теплых вод Гатианы и укладываясь на вытертую циновку между двумя штабелями одуряюще пахших лесом эрбуковых досок.

Эта последняя ночь запомнилась ей больше всех других, проведенных на «Счастливчике». Сначала она никак не могла заснуть, а потом, задолго до рассвета и первых солнечных лучей, её разбудило осторожное прикосновение. Подняв голову, Батигар с удивлением увидела склонившегося над ней Жбана и схватилась за кинжал, но слуга сделал успокаивающее движение рукой и тихо произнес:

— Я не причиню тебе вреда. Мы с Протом собираемся удрать от нашей ведьмы. Пойдешь с нами?

— Я? Чего ради? Она мне не мешает, тем более завтра мы уже будем в Сагре. — Принцесса вглядывалась в едва различимое во мраке лицо Жбана, сознавая, что тут кроется какой-то подвох, но не в состоянии спросонья сообразить, в чем же он заключается.

— Жаль, — сказал Жбан, отступая в сторону. И в тот же миг откуда-то сзади на голову девушки обрушился тяжелый удар.

Очнулась она уже в реке, оттого что изрядно наглоталась теплой воды, и сразу почувствовала, как кто-то больно дергает её за волосы.

— Жива? — отфыркиваясь, спросила Мисаурэнь напряженным голосом. — Плыть можешь? Тогда шевелись, иначе долго «Счастливчик» догонять придется.

Еще не вполне придя в себя, Батигар послушно заработала ставшими вдруг неумелыми, будто чужими руками и ногами, стремясь не отставать от ведьмы, грациозно рассекавшей черную воду, в которой отражались низкие, сияющие, как огромные самоцветы, звезды. Поднявшись вслед за Мисаурэнью на борт по свешивавшемуся обрывку веревки, оставленному после посещения судна речными пиратами специально для этой цели, принцесса попыталась припомнить происшедшее с ней, но последнее, что она помнила, был удар, лишивший её чувств.